Алиса Клевер - Закрытая книга

– А обычно ты на велосипеде ездишь? – спросила я, смеясь, но Андре посмотрел на меня не совсем понятным мне взглядом. Только минутой спустя я вдруг подумала, что не имею никакого понятия о том, как он живет. Все, о чем я думала, это о том, какой наркотический эффект он производит на меня, как сходят с ума мои гормоны в его присутствии. Но ведь он действительно вполне может ездить по этому городу на велосипеде, может бегать, как тот мужик в ужасных трусах с разрезом. Бег трусцой сейчас такой модный. У Андре есть друзья, семья. Возможно, девушка. У него есть прошлое. Есть Venturi Fetish, есть престижная работа.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Андре, с подозрением разглядывая мое полное мыслей и сомнений лицо.

– Я хотела спросить, а какой кофе ты пьешь? С молоком или без? – выдала я, сама не понимая зачем.

– Ты планируешь варить мне кофе? – удивился Андре. – Не пойми меня превратно, мне нравится ход твоих мыслей, но еще вчера ты сбежала от меня посреди ночи и в гостиничных тапках.

– Я бежала от себя. И, чтобы ты знал, я не собираюсь варить тебе кофе.

– То есть ты просто хочешь знать это обо мне? – кивнул он с пониманием. Да, мне хотелось знать о нем что-то еще, помимо того, как он обращается со мной в постели. Иначе мне так и будет казаться, что все это – какой-то сон наяву.

– Я люблю латте, – сказала я. – А ты?

– А я люблю твои руки. У тебя такие красивые руки, – прошептал Андре, останавливая машину напротив высоких кованых ворот. – Ты все время в движении, теребишь свою футболку, волосы, ты нервничаешь, у тебя подвижное тело. Я так и вижу, как мысли в твоей голове летают, как чайки над океаном. Видишь, как много я о тебе знаю.

– Мой любимый писатель – Толстой.

– Анна Каренина, не иначе? Оскорбленная любовь, разбитая о жестокую стену классовых предрассудков и предвзятости? Ты тоже хотела бы броситься под поезд, чтобы не принимать жизнь такой, какая она есть?

– А твоя любимая книга? Справочник по хирургии?

– Считаешь меня необразованным мясником? – рассмеялся Андре. Я заметила вдруг, что ворота почти открыты. Как тихо работал их механизм.

– Ты здесь живешь? – спросила я. – Это все твое? Ты – наследник какого-нибудь престола?

– Да, я наследный принц, но в свободное от монархической деятельности время я люблю резать людей и зашивать обратно. В детстве я видел, как моя няня вышивала крестиком, видимо, это сказалось!

Мы перебрасывались этими фразами-колючками, прикрывая ими бог весть что. Наверное, тот факт, что мы вдвоем поднимаемся по гулкой каменной лестнице на второй этаж дома, которому я даже боюсь предположить сколько лет. Там, в просторном холле, мы садимся в лифт, из зеркал которого на меня смотрит обескураженная напуганная девчонка.

– Еще мне нравится то, что ты никогда не причесываешься, – шепчет Андре, склоняясь ко мне, нависая надо мной.

– Я всегда причесываюсь, – отвечаю я возмущенно, хотя факты свидетельствуют об обратном. – У вас тут влажность…

– Это да, – улыбается Андре, прикасаясь тыльной стороной ладони к пряди моих волос. Он смотрит на меня, не отрываясь, и мы стоим так – я, прижавшись к зеркалу за спиной, он очень близко, прямо надо мной, глядя на меня сверху вниз – даже после того, как лифт остановился. Я еле дышу в ожидании поцелуя, но его не случается. Андре легко разворачивается, протягивает мне руку уже знакомым мне жестом. Он любит водить меня за руку, а мне нравится это невольное ощущение безответственности, которое возникает, когда тебя тянут, крепко удерживая ладонь. Его рука теплая, рукопожатие крепкое. Он поворачивается и шепчет мне на ухо: – Влажность у нас тут высокая.

– Почему-то я не думаю, что ты говоришь о Париже, – краснею я, и Андре хохочет и распахивает передо мной высокую белоснежную дверь.

– Добро пожаловать в мой дом.

– Дворец наследного принца? – Я стараюсь скрыть, как ошеломлена утонченной незнакомой роскошью светлого просторного помещения, в котором оказалась.

– По крайней мере, последние его два этажа, – кивает Андре, внимательно провожая меня глазами. Я растеряна. Теплый, цвета янтаря паркет сияет чистотой. Картины на светлых стенах производят впечатление оригиналов. На вешалке из темного дерева только один плащ, зато в изящной подставке на полу целый полк зонтиков на длинных ручках. Я слегка морщусь, среди зонтов несколько женских. Но ведь они могут же быть тут просто так, на всякий случай?

– У вас что, часто идут дожди? – спрашиваю я, сбрасывая с ног обувь. Сама идея ходить по этой квартире в обуви кажется оскорбительной. Я стараюсь не думать, какое мне дело до женщин в этой квартире. Я же не стану ревновать Андре? Это было бы абсурдом.

– Если только из слез. – Андре следует за мной, но на некотором расстоянии. Я не могу ничего с собой поделать, я хочу рассмотреть картины – по большей части современные работы или неоимпрессионисты. Меня так и тянет к книжным шкафам в гостиной, где стоят чьи-то фотографии. На них – неизвестный мне Андре, у него другое выражение лица, он – загорелый, только что с отдыха, он катается на лошади, он целует в щеку красивую женщину с темными волосами. Мне до смерти хочется спросить, кто она. На вид ей лет сорок пять, она старше Андре. Но я спрашиваю о другом.

– Ты хорошо разбираешься в живописи?

– Примерно как ты в литературе, – отвечает он. – Значит, ты любишь латте? Я должен признаться, что вообще не большой поклонник кофе. Ты же, кажется, хотела это знать. Но у меня есть эта штука, которая делает латте. Идем, я тебе покажу кухню. Я знаю, как в теории этот самый латте смастерить. Для него нужно молоко.

Я останавливаю его одним простым жестом, я кладу ладонь ему на плечо. Андре оборачивается и смотрит на меня пристально, прищурившись.

– Покажи мне спальню, – говорю я.

Я не заметила ее сразу, винтовая лестница, ведущая на второй этаж. Узковата из-за попытки сэкономить пространство – вписать ее в неровные контуры внешней стены. Дом Андре был старым, с историей, его множество раз переделывали, подлаживали под нужды нового времени. Даже окна различались по форме и рамам. С крученой лестницы можно было видеть мощеный камнем двор – из окна, похожего на бойницу. Словно ты попала в кино и где-то тут невидимые операторы снимают любовные сцены в исторических декорациях. Где-то в таких домах алхимики готовили порошки, от которых потом гибли короли.

– Я не могу перестать о тебе думать. – Я говорю об этом покорно, как об обстоятельстве непреодолимой силы. Андре не оборачивается, он идет впереди и тянет меня за ладонь. Ступени у лестницы металлические, тяжелые, перила кованые. Я цепляюсь ступней за какой-то выступ и чуть не падаю. Если бы не Андре, я бы слетела вниз по лестнице. Кто придумал такие дурацкие системы!