Бунт Хаус (ЛП) - Харт Калли

Темный шоколад.

«Битлз».

«1984» Джорджа Оруэлла.

Однако моя подозрительная натура заставляет меня держать рот плотно закрытым. Он тычет в меня своим вопросом: Почему он хочет знать, что Карина сказала о Бунт-Хаусе? Она что, должна была держать рот на замке про это место? Дом Рэна — запретная тема для разговоров, наказуемая... черт, понятия не имею, какому наказанию Рэн мог бы подвергнуть человека, если бы он был достаточно глуп, чтобы вызвать его неудовольствие. Я уже знаю, что это было бы плохо. Возвращаясь к тем немногим словам, которые Карина произнесла о Бунт-Хаусе, я решаю, что было бы безобидно просто сдаться и рассказать ему. Не то чтобы он заслуживал объяснений.

— Она сказала, что там живешь ты, Пакс и Дэшил. Вот и все.

Рэн прищуривает глаза. Не думаю, что он мне поверил.

— Она тебе не говорила, чем мы там занимаемся? Она рассказала тебе о правилах игры?

— Я ничего не знаю ни о каких правилах. И что бы ты ни вытворял в уединении своего собственного дома, меня это вполне устраивает. Это абсолютно не мое дело.

Он выдыхает через нос — долгий, несчастный выдох. Видимо, я сказала что-то не то.

— Окей, ладно. Ну, скажи ей, что она должна держать язык за зубами. Если мы узнаем, что она забивает людям головы всяким дерьмом, тогда…

— А, вот и вы. Мистер Джейкоби, что вы тут делаете, слоняетесь без дела? Мы ведь договорились — прямо в офис и сразу обратно в класс. — Высокая, худощавая женщина с вьющимися светлыми волосами и светло голубыми глазами стоит в коридоре позади Рэна, держа в руке открытый учебник. Ее глаза встречаются с моими, и она улыбается.

Мышечный тик на челюсти Рэна — признак раздражения, если я что-то понимаю в этом.

— Мы как раз подходили, — натянуто говорит он. Подталкивая меня носком своих коричневых кожаных ботинок, он призывает меня идти вперед, к светловолосой женщине, которая сияет.

— Ты моя первая студентка-француженка, Элоди. Я Мадам Фурнье. Я не могу передать тебе, как рада, что в нашем классе есть кто-то, кто может свободно говорить на этом языке.

— Она совсем не знает французского, — бормочет Рэн, протискиваясь мимо женщины. — Оказывается, наша маленькая французская шлюха вовсе не француженка.

Мадам Фурнье вздрогнула, услышав заявление Рэна.

— Мистер Джейкоби! Немедленно извинитесь перед мисс Стиллуотер!

Рэн останавливается рядом с мадам Фурнье достаточно долго, чтобы наклониться поближе, приблизив свое лицо к лицу учительницы французского языка, и смотрит на нее сквозь невероятно темные ресницы с выражением тихого презрения на лице.

— А есть другой вариант? Потому что в данный момент я исчерпал все свои извинения.

Лицо мадам Фурнье приобретает ярко-малиновый оттенок.

— Aller en enfer (прим. с франц. «Иди к черту»), — выплевывает она.

Рэн улыбается.

— Убеди старика отпустить меня, и я сразу же отправлюсь туда. А пока буду сидеть в заднем ряду твоего класса каждый вторник до конца гребаного времени. — Он выпрямляется во весь рост — чудовище в черной футболке с длинными рукавами и злобной улыбкой — и бросает на меня скучающий взгляд. — Пошли. Рядом с моим есть свободное место.

Рэн хватает меня за запястье.

Шок несется вверх по моей руке, эхом отдаваясь в грудной клетке. Он гремит у меня в голове, как ударивший колокол, грохочет в ушах громче, чем бушующий океан, бьющийся о берег.

Он держит меня за запястье.

— Я вполне могу ходить сама, — говорю я ясным, спокойным голосом. — Я не нуждаюсь в том, чтобы меня куда-то тащили.

Если он не отпустит меня через пять секунд, я вывернусь сама. Я собираюсь пнуть его по яйцам и сломать ему чертов палец.

Пять…

Четыре…

Три…

Рэн отпускает хватку, яростно ухмыляясь.

— Не знаю, что на меня нашло. Думаю, увидимся там.

Он уходит, оставив меня стоять рядом с мадам Фурнье, которая суетится и без умолку болтает о хороших манерах и о том, что мальчики всегда остаются мальчиками, но я все время вижу в ее глазах нервное напряжение. Она не может скрыть, что ее руки дрожат, когда захлопывает учебник и засовывает его под мышку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В комнате мадам Фурнье на стенах висят массивные французские флаги. У доски во главе комнаты на стене висит снимок Эйфелевой башни в рамке, рядом с изображениями Эдит Пиаф и Лувра. Я быстро оцениваю ситуацию с мебелью и быстро понимаю, что мадам Фурнье видимо занимает низкую позицию в Вульф-Холле. Доктор Фитцпатрик получил высокий, светлый, массивный кабинет с достаточным количеством места для миниатюрной библиотеки и открытого камина, а учитель французского языка получила стандартную комнату с двумя окнами, без индивидуальности и партами с крышками, которые выглядят так, будто они датируются тридцатыми годами.

И.. да.

Просто чертовски здорово.

Есть только одно свободное место, и оно просто случайно оказывается рядом с задумчивым темноволосым мудаком, от чьего прикосновения у меня до сих пор горит кожа на запястье. Он не сжимал крепко, не тащил меня за собой. Он ничего такого не делал, а просто сомкнул свои пальцы вокруг моей кожи, но мне кажется, что он заклеймил меня своим прикосновением, и теперь я навсегда обречена на его метку.

Его высокая, нелепая фигура слишком велика и громоздка, чтобы поместиться за столом; его ноги вытянуты в проход, тело наклонено под углом, когда он откидывается на спинку стула, его глаза искрятся любопытством, окрашенным едва заметным намеком на злорадство, когда я иду в его сторону.

Рэн не произносит ни слова — гораздо хуже, чем если бы он был откровенно враждебен. Перекинув лямки рюкзака через спинку стула, я хватаю блокнот, пытаясь подавить бурлящий в животе ужас. Все мои одноклассники уже много лет изучают французский язык. С тех пор как умерла моя мать, я даже не слышала, как говорят на этом языке. И я никогда не могла понять его, даже когда она была жива.

— Хорошо, ученики, — произносит мадам Фурнье из передней части класса. — На чем мы остановились? Симона, ты можешь продолжить…

Учитель просит девушку в первом ряду продолжить чтение или спрягать глагол или что-то еще. Я не могу обратить на это внимания, потому что внезапно на меня обрушивается острый, всепоглощающий запах, который ударяет в мой нос и мои вкусовые рецепторы одновременно.

О…

О боже мой. Это отвратительно.

Что это ещё за хрень?

Я реально ощущаю этот запах.

Затхлый, гнилой и смутно рыбный запах — настолько отвратительный, что мне приходится бороться с желанием перегнуться через край стола и блевать.

Почему никто другой не реагирует на эту вонь? Я быстро оглядываюсь на студентов, сидящих ближе всех ко мне. Никто из них не обращает внимания на мадам Фурнье. Они все напряжены, смотрят в пол или на свои руки, или невидяще уставились на рабочие тетради перед собой, необычно напряженные. Девушка, сидящая слева от меня, кажется, вот-вот взорвется, ее щеки и самые кончики ушей пылают ярко-красным огнем.

Еще одна волна рыбного аромата обрушивается на меня, и…

О, ради всего святого!

Он доносится от моего стола.

Все прекрасно встает на свои места. Очевидно, кто-то положил что-то отвратительное и зловонное в мой стол, чтобы поиздеваться надо мной, и я точно знаю, кто это сделал. Конечно же, это был он. Рэн знал, что я буду сидеть здесь. Я бы не удивилась, если бы он заставил того, кто обычно сидит рядом с ним, сменить место, чтобы он мог получить удовольствие с места в первом ряду, когда я приподниму крышку упомянутого стола и обнаружу какую-то гнилую вещь, которую он сунул внутрь.

Долбаный... бл*дь... мудак.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И что же мне теперь делать? Должна ли я сидеть здесь и терпеть вонь, исходящую из моего стола? Или я должна разозлиться? Заплакать?

Я не думаю, что Рэна действительно волнует, что именно я делаю, пока я это делаю. Ему просто нужна реакция, и желательно бурная, если я правильно понимаю ситуацию.

Пошел он. Он ни хрена от меня не получит.