Моя в наказание - Мария Анатольевна Акулова

сейчас выглядим сверху. Но не стыдно. Наоборот — наш голодный, полураздетый и слишком быстрый секс трогает до глубины души.

Лениво ерошу волосы Айдара. Слушаю его дыхание и тишину. Чувствую обжигающие выдохи на животе.

Осознаю, что никуда уже не отпущу.

Вслед за бешеной адреналиновой скачкой наперегонки с мыслями меня накрывает спокойствие.

— Что было в пакете? — Он спрашивает, когда мне кажется, уже уснул. Но нет. Улыбаюсь.

Хорошо, что не открыл.

— Мое сердце.

А запонки верну.

Сначала дыхание выравнивается у Айдара.

Я хотела бы наклониться и поцеловать его, но сил нет. Как и у него не было сил даже перевернуться. А может быть он не захотел.

Я тоже ничего больше в мире не хочу. Просто лежу с закрытыми глазами и улыбкой на губах.

Мне хорошо.

Что будет с нами дальше известно только Аллаху. Но я буду просить, чтобы дальше были мы.

Глава 47

Айлин

Я засыпаю вслед за Айдаром, но меня хватает на жалкие пятнадцать минут. Сон поверхностный. Будит вибрация его мобильного, оставленного на кухне.

Голова Айдара все так же у меня на животе, руки — на талии. Будить жалко до одури. Я помню про «дел дохуя», но вместо того, чтобы аккуратно потрогать за плечо, стараюсь заменить себя подушкой.

У меня получается. Ухожу из спальни на цыпочках, прихватив свои вещи и задернув шторы. Становится темно, как ночью. Я до самой узкой щелочки любуюсь раскинувшимся на кровати мужем.

И поверить не могу. А потом могу. И снова не могу.

Отступаю от спальни с улыбкой. Пользуюсь гостевой душевой. Зайдя на кухню — беру в руки его мобильный. Он жужжит, не останавливаясь. Аж нагрелся.

Цокаю языком и качаю головой. Подождете. Все вы подождете. Он устал. И он, в первую очередь, мой, а потом уже ваш.

Стараюсь занять себя чем-то важным, потому что энергия снова бьет ключом. И не шуметь, потому что очень его жалко.

А еще представляю, как будет возвращаться. Как Сафие обрадуется. Что дальше будем делать…

Не тешу себя иллюзиями о беременности с первого раза. Это вряд ли. Но поправки в план жизни внести придется. От работы я не откажусь. Попробую. А там посмотрим.

Ближе к шести Айдар так и не просыпается, а я звоню Ирине и говорю, что жду их.

Большой праздничный ужин готов.

Сафие у нас с Айдаром будет шпионкой похлеще, чем ее мама. Это становится понятно с первой же минуты их с няней возвращения.

Малышка определяет отцовское присутствие в квартире моментально. Видит его пальто. И без того огромные глазищи увеличиваются в размере. Она несдержано кричит:

— Баба!!! У нас баба в гостях!

И несется вглубь квартиры, даже не разувшись.

Я ловлю ее рядом с гостиной, когда она успевает проверить ее и кухню. Дальше понесется в спальню. Разбудит его. А мне все еще жалко.

Сжимаю ручки, приседаю, прошу шепотом:

— Баба спит, кызым. Давай не будем будить?

Глаза снова становятся больше. Я понимаю, почему. Спят там, где живут.

— Баба к нам возвращается?

Почему-то словами ответить не получается. Горло сжимается из-за слез облегчения. Я выплачу их, но не перед ребенком. А ей просто киваю.

Делаю самой счастливой девочкой на свете.

Она настолько рада, что хлопает в ладоши и смеется, целует меня, а потом уплетает ужин без торговли.

Садится рисовать. Тараторит и ждет, когда папа встанет.

Около восьми я начинаю нервничать. Захожу. Не окликаю — по ровному дыханию понятно, что спит. Присаживаюсь рядом с кроватью. Трогаю лоб.

Шайтан…

Он горячий, как печка.

Чувствую слабость в руках. Страх. Сожаление множится на сто.

Он уже горячим приехал. Только и сам, скорее всего, не знал. Ему было плохо, но мне не отказал.

Айдар переворачивается во сне, я осторожно выхожу из спальни и достаю свою аптечку.

Сафие до последнего ждет меня с хорошими новостями, но сегодня для дочки их нет. Целую ее в лоб, объясняю, что папа заболел. Укладываемся с ней спать. Дальше — в тишине квартиру варю бульон.

Остужаю его, возвращаюсь в спальню. Ставлю поднос на тумбу у кровати и зажигаю ночник.

Касаюсь плеча, чувствуя себя ужасным человеком.

— Дар, — зову максимально нежно. Он не отзывается. Закусываю губу и сжимаю сильнее.

Дергается.

Черт, испугала.

— Дар, надо температуру померить, — прошу, он резко поднимается на локтях. Хмурится. Смотрит на меня. Мне кажется, понятия не имеет, сколько спал.

Ведет взглядом по комнате. Вспоминает все. Хлопает по кровати. Телефон ищет, наверное.

— Который час?

— Десять…

Опускает голову и трясет ею. Кривится.

— Блять… Башка трещит… — Трет шею сзади. — Сафие спит уже?

— Да. Ты заболел, Айдар… Температура.

— Сейчас уйду.

Он упирается в матрас руками, хочет встать, а меня накрывает паника.

Прижимаю его руку к кровати своей. Начинаю головой мотать. Торможу:

— Куда? Я тебя не пускаю.

— Малую не хочу заразить. Может и тебя уже…

Все равно мотаю головой.

Он садится, я давлю ладонями уже на мужские колени. Встаю, тянусь лицом к лицу.

Айдар пытается увернуться, я прижимаюсь к губам, щекам, подбородку, шее.

— Айка… Что делаешь?

Он против, но увернуться не даю. Клюю-клюю-клюю. Он пытается отклониться, в итоге толкаю в плечо и забираюсь сверху. Айдар делает еще несколько попыток освободиться, но я не даю.

Смиряется. Снова лежим. Мужское дыхание выравнивается. Я слышу, как болезненно сглатывает.

— Голова трещит. И горло… — Он признается, я жалею, поглаживая по волосам. — Я даже не просыпался…

— И температура у тебя, — продолжаю жалеть, прижимаясь к горячей-горячей коже. — Я буду тебя лечить, — то ли обещаю, то ли угрожаю, ведя носом по колючей щеке.

Несколькосекундное колебание заканчивается уставшим выдохом Айдара.

— Давай я пару дней отлежусь сам, Айк. Не хочу вас заражать.

— Ты не заразишь. Я буду осторожной. Но ты никуда не уйдешь, слышишь?

Не знаю, слышит ли он, но я слышу, как хмыкает.

Захочет — уйдет. Он, в принципе, физически может сделать все, что захочет. С собой. Со мной. С нашим ребенком. Но стопы нам ставит не физика. Психика. Мораль. Чувства.

Я верю, что его чувства к нам не дадут сделать ничего плохого.

— А минеты госпожа врач назначит? — Шутит, тем самым выражая смирение. Я тоже улыбаюсь. Трусь о шею. Прижимаюсь к ней губами. Целую в кадык.

— Если бульон выпьешь.

Айдар смеется. Обнимает меня крепко. Мы снова лежим.

Ему, наверное, плохо, но мне — немыслимо хорошо. Он гладит меня по спине, а я думаю, как бы засунуть ему под подмышку градусник.

Видимо, реально придется