«Реми Мартен» - Светлана Полякова

— Я его и не думала обольщать! — запротестовала я. — Надо больно… Мне некогда заниматься такими глупостями!

Она окинула меня презрительным взглядом и усмехнулась.

— Нет, ты ему позвонишь. Может быть, он просто подозрительный. Может быть, он думает, что я подставное лицо. А оставаться без денег никто не захочет. Так что именно ты ему позвонишь и скажешь, что вышла ошибка. Ты не искусствовед. И потом передашь мне трубку. Ты все поняла?

Терпеть не могу, когда со мной разговаривают таким тоном, точно я виновата во всех грехах. Но дело было ведь не только в Наде. Скульпторов-то жалко — они так долго трудились над своим Икаром, пытаясь хоть немного походить на Церетели, что они заслуживали награды за свой каторжный труд. Я сама слышала, как один из них, Эдик, считал пятаки из копилки — им трагически не хватало денег на пиво, а пива хотелось…

— Ладно, я позвоню, — согласилась я. — Но сразу же передам трубку тебе.

И я направилась к телефону, проклиная и Райкова, и Надю, и даже отчего-то ни в чем неповинного нефтяного магната, который мне пока ничего плохого не сделал и вообще знать не знал о моем существовании.

Я набрала номер мобильника и сразу услышала его голос.

— Алло, Райков, — протянул он с ленивой снисходительностью. Как будто это я и есть Райков. Я вовремя сдержалась, а то бы непременно отпустила злую шутку. Меня просто раздирало от бессилия и бешенства.

— Это Данилова, — буркнула я.

— Кто? — переспросил он.

— Да-ни-ло-ва, — повторила я.

Он молчал, явно соображая, кто я такая.

— Рыжая девица, с которой вы собирались иметь дело, — не удержалась-таки. Вырвалось, как из уст ехидны…

— Я не говорил, что вы рыжая, — начал оправдываться он, и голос у него волшебным образом изменился. — Я говорил — та девушка, с которой я разговаривал. Со светло-каштановыми волосами и…

— Ладно, забудем, что вы говорили про цвет моих волос, сказала я. — Я вам звоню по делу, а не ваши комплименты слушать. Вы меня поставили в неудобное положение, между прочим. Я не искусствовед. Я вахтер. Меня на работу взяли по протекции подруги, и в живописи я разбираюсь еще хуже, чем вы. Поэтому я сейчас передам трубку искусствоведу Надежде Ильиничне, с ней и разговаривайте.

— Я хочу говорить с вами, — сказал он. — И зря вы думаете, что я не разбираюсь в искусстве…

— Я говорила про себя, — попыталась я уйти от ответственности за непроизвольное хамство. — Это я в нем не разбираюсь… Так что простите меня, но я все-таки передам трубку более сведущему человеку.

И я так и сделала. Теперь ему от Нади не отвертеться, подумала я, удивляясь, почему это мстительная радость в моей душе совмещается с легким недовольством. На одну секунду вспомнился сон про птиц, и мне показалось, что я только что отдала Наде всех птиц сразу и теперь никогда больше их не услышу.

Можно подумать, что мне приятно с ним разговаривать…

Я отошла в сторону, чтобы им не мешать. Кажется, на сей раз он все-таки смилостивился над несчастной Надей. Разговаривали они довольно долго. Или мне просто так показалось?

День вообще обещал тянуться долго, нудно, как зарядивший дождь. Я иногда думаю, что время и само становится похожим на дождь в пасмурный день: тянется медленно-медленно, как будто секунды превращаются в капли. Кап-кап, кап-кап…

Я уткнулась в книгу и уже не обращала внимания на Надю. Посетителей в этот день было совсем мало, да и те в основном просто прятались и нашем выставочном зале от дождя.

Надя какое-то время побродила по залам с задумчивым и важным видом и ушла домой.

А я осталась.

Книга кончилась, и я с искренним сожалением обнаружила, что день и в самом деле бесконечный: несмотря на мою надежду, что дело уже близится к концу, он еле-еле добрался до серединки.

«Надо было взять с собой Джойса, — посетовала я. — «Улисс» как раз сгодился бы. Толстый такой том».

Однако читать мне теперь было нечего. Я немного послонялась по залам, потом залезла в «Полянку». Вспомнив про давешний сон, я невольно рассмеялась: все-таки очень забавно выглядел этот самый Райков в ящике. Я представила, как он каждый вечер забирается сюда, чтобы уйти от своей ужасной олигархической деятельности, и уже не могла сдерживать смех. Даже мысль о том, как я сама сейчас глупо выгляжу в этой «Полянке» — сижу и гогочу, как целая стая гусей, — не могла меня остановить.

Но звук открывшейся двери заставил меня прекратить это безумство. Я довольно живо представила себе, какой конфуз меня ожидает, если явившийся посетитель примется разыскивать, у кого можно купить билет, и любезный охранник покажет ему прямо на стоящий посередине ящик, а там — нате вам, пожалуйста! Я собственной персоной…

Поэтому я вылезла наружу, и мне сразу захотелось снова спрятаться.

Он стоял, наблюдая за моей явившейся всклокоченной головой с насмешливым любопытством.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Вроде бы еще не вечер, — буркнула я, жалея, что я вообще не провалилась сквозь землю и не знаю, как это сделать.

— Разве пять часов не вечер? — удивился он. — Я надеялся, что ваш рабочий день подошел к концу…

— Мы работаем до семи, — вздохнула я, выбираясь наружу.

Мог бы и помочь, подумала я, досадуя на глупость происходящего. И ладно бы это все происходило с кем-нибудь другим. А то ведь со мной… Стоит чертов олигарх, явно вообразивший себя Антонио Бандерасом, а я выползаю на его презренных глазах из Дэнова магического ящика, и вид у меня совсем не такой, как у Анджелины Джоли.

— Придется подождать семи, — развел он руками.

— Вам-то зачем? — осведомилась я, делая вид, что нет на этом свете ничего интереснее стены напротив. — Или вы назначили на семь встречу с Надеждой Ильиничной?

— Да нет, — отмахнулся он. — Вашу Надежду Ильиничну я препоручил своему секретарю. Думаю, ее все-таки интересую не я. Мои деньги…

— А почему вы решили, что меня интересуете вы? — ляпнула я, не подумав. Всегда я так! Язык работает с невероятной быстротой, опережая здравый смысл.

— А что, вас тоже интересуют деньги? — Его брови поползли вверх. Мое амплуа «лохушки» явно не coчеталось с образом кокетливой дивы, серьезно заинтригованной его материальными ценностями.

— Нет, — ответила я, пытаясь справиться со своей способностью краснеть от макушки до ушей. — Меня вообще ничего не интересует…

Сморозив эту очередную глупость, я совсем поникла, ощущая себя полной кретинкой с дурными манерами. А он улыбнулся — и улыбка у него вышла грустная и