Брак и злоба - Триша Вольф

а эффектные предметы современного искусства украшают просторные комнаты, придавая особняку очарование старого мира с современным настроением. Столкновение элементов дизайна. Как будто человек, живущий здесь, борется с двумя мирами.

И тут меня осеняет вопрос: а не живет ли он здесь один со своими солдатами? Кому еще принадлежит этот дом? Семье?

Угрызения совести захлестывают мою грудь, когда я вспоминаю его слова в гостиной. У него нет семьи.

Из-за моей.

Мир криминальных авторитетов безжалостен, и, хотя я могу испытывать печаль по поводу его потери и даже стыд, если моя семья имеет отношение к их гибели, факт остается фактом: этот мир забирает. Он уничтожает. Его семья должна была знать о рисках и последствиях.

Но месть члена мафии не знает границ. Они будут брать и проливать кровь, пока не останется ничего.

Эта нездоровая мысль не дает мне покоя, когда я вхожу в столовую. Большие кованые люстры с тусклым светом нависают над огромным дубовым столом в деревенском стиле, уставленным одним блюдом. Шерстяной ковер натурального цвета обрамляет безупречное пространство.

Через распашную дверь входит Нора с сервировочным блюдом. Она ставит блюдо на стол и вытирает руки о фартук.

— Ты не одета для ужина. — Ее тон ругательный. — Люциан будет недоволен. — Я обвожу взглядом пустую комнату.

— Одеться, чтобы поесть в одиночестве? Он это переживет. — Она хмурит брови, неодобрительно качает головой, переставляя посуду. — Кроме того, я не голодна. Я хочу увидеть Люциана. — Его имя мерзко звучит на языке. — Где он?

Женщина цокает.

— Он занимается делами, Кайлин. Лучше оставить его в покое.

— Это безумие. — Я широко раскрываю руки и оглядываю комнату в поисках камер. — Меня похитили. Украли. — Я показываю на Мэнникса. — Он надел мне на голову мешок и бросил в багажник. Моего отца пытали и шантажировали, чтобы заключить какую-то коварную сделку. А со мной все обращаются так, будто я просто гость.

Мэнникс ничего не говорит, незаметно сливаясь со стеной. Нора лишь бросает на меня обвиняющий взгляд, как будто я самый неблагодарный гость в доме.

— Это неправильно, — бормочу я, внезапно лишившись сил. — Я сама его найду.

В ответ на ее поднятый палец я поворачиваюсь к ней спиной и выхожу из комнаты, не обращая внимания на то, что мой охранник идет следом. Эти люди ничего не смогут мне сделать. По крайней мере, я так думаю.

Судя по тому, что я поняла во время встречи я нужна этому мужчине. Иначе зачем бы он заключил договор о нашем браке? Ему нужен союз с моей семьей, а с мертвой девушкой он этого не добьется.

Я брожу по коридорам и комнатам, и тишина становится жуткой. Когда я поднимаюсь по винтовой лестнице на второй уровень, Мэнникс прочищает горло. Я бросаю на него подозрительный взгляд, и он качает головой вправо, указывая на еще более уединенную часть дома.

Возможно, он устал от ходьбы или ему любопытно посмотреть, что со мной будет. В любом случае, я понимаю намек и прохожу через две огромные дубовые двери, ведущие в открытое бетонное пространство с окнами от пола до потолка. В центре просторного помещения находится прямоугольный бассейн.

Я нахожу своего похитителя на мелководье у ступенек.

Так вот что делают садисты-мучители после извлечения частей тела своих врагов. Делают круг по своему дорогому бассейну. Вот что значит «бизнес».

Возмущенная, я направляюсь к мелководью и становлюсь на его пути, пока Люциан поднимается по ступенькам бассейна. Выйдя из воды, он убирает мокрые волосы назад, демонстрируя мощные мускулы и замысловатые татуировки. Что не мышцы и не чернила, так это шрамы. Под сложной татуировкой на его груди скрыт шрам в форме креста. Чернила переходят на левую часть грудной клетки, поднимаются по шее, затем спускаются по руке. Черепа и кости выделяются на фоне красиво оттененных черных цветов. Здесь также присутствует выцветший ирландский шрифт, который я не могу расшифровать.

Впервые в жизни я ошеломленно молчу. Он прекрасен, он — произведение искусства, его тело покрыто всей болью и муками, которые испытывает измученный художник.

Я отвожу взгляд от его упругого живота и заставляю себя встретиться с его глазами, где меня подхватывает течение его моря.

Он не перестает продвигаться вперед, пока не оказывается так близко, что мне приходится откинуть голову назад, чтобы выдержать его напряженный взгляд. Я тону в водах Эгейского моря, таких голубых и прозрачных, что вода в бассейне меркнет по сравнению с ними.

Но под его дьявольской красотой скрывается темная грань. Замаскированный демон, чудовище, прикрывающееся потрясающей внешностью. Я моргаю, стараясь не смотреть прямо на крест на его груди, и вместо этого сосредотачиваюсь на тонком белом шраме на подбородке, вырезанном параллельно нижней губе.

Мэнникс протягивает ему полотенце, и он молча принимает его. Люциан вытирает лицо насухо и молча рассматривает меня, его прищуренный взгляд останавливается на моих мокрых после душа волосах. При воспоминании о его безжалостных руках, сжимающих мои волосы, меня охватывает жар, и я сжимаю руку в кулак, пряча от его взгляда палец, с которого я сняла кольцо.

Затем он спрашивает.

— Где платье, которое я выбрал для тебя? — Я держу голову высоко поднятой, несмотря на злобную угрозу отступить.

— Это не мое платье. Оно мне не нужно. И вообще. — Он накидывает полотенце себе на шею, держась за его концы, а его взгляд всепоглощающе блуждает по мне. В нем кипит ненависть, но есть и еще какая-то эмоция, которую я не могу определить.

— Ты права, — говорит он. — Все принадлежит мне. Платье принадлежит мне. Одежда, которая сейчас на тебе. — Он придвигается ближе, тепло его тела вторгается в мое пространство. — Мне принадлежишь даже ты, Кайлин, и ты будешь делать то, что я скажу.

Под его ядовитыми словами скрывается намек на ирландский акцент, поскольку он переходит на свой родной язык. Я понятия не имею, как он меня называет, но уверена, что это неприятно. Оправданный гнев, с которым я вошла в эту комнату, погас под его огнем. Желание сбежать пронзает все мое тело, предупреждение вспыхивает на коже, но я стою на своем.

Мне нечего терять.

— Ты не можешь держать меня здесь в плену, — говорю я, — это средневековье. Просто… Ты не можешь.

— Ты не пленница. Ты можешь уйти, когда захочешь. — Я наклоняю голову, в замешательстве сводя брови вместе. — Я не понимаю.

Голубые глаза вспыхивают озорством.

— Ты можешь уйти, но тогда твой отец лишится жизни, — Я сердито киваю.

— Тогда я точно так же останусь пленницей. — Он равнодушно пожимает плечами. Хотя я знаю, что он приложил