Александр Грог - Время своих войн 1-2

— Я бы поднял! — удовлетворенно говорит Миша — Беспредел.

— Нет, я про то, что порции, не про тебя. Тебя же хрен прокормишь! Потому–то я иные контракты по второму кругу хожу, а ты ни одного повторного.

— Это потому, что за мной ничего доделывать не надо! — чуточку обижается Михаил — Среди моих идиоты не попадаются.

— Вот–вот, потому второй раз и не приглашают.

Извилина усмехается. Видит, что получилось как–то двусмысленно, вроде бы Сашка кусанул, но и себе досталось неким рикошетом. Должно быть, и он это чувствует, потому как, комкает дальнейшее, не идет в обычные с Мишей споры — что в жизни круче крутых яиц? Только еще раз показывает руками — какие размеры были у золотого карася. Седой под это только кряхтит — ему и в сетки такие не попадались. Врать же, даже в рыбацком, в группе не принято.

— Причем, на удочку! — хвалится Сашка, глядя на Михаила. — В бузу забился — ни туда, ни сюда. Послал бойцов в воду — выгонять, так они, ну скажи — не балбесы ли? — чуть не утонули. В общем, пришлось пристрелить.

— Балбесов?

— Карася!

— Ба!

— Не подтянуть было никак. Промеж глаз ему саданул. Голову, правда, повредил сильно, но он и так… него не убыло.

— Сам стрелял?

— Нет, сперва они — я только подтягивал, чтобы морда показалась. Нет, не могут они по нестандарту!

— С пулеметом тоже так! — подтверждает Михаил. — Мне кажется, чтобы хорошо стрелять, им роста не хватает.

— Еще и второго разреза глаз — чтобы по вертикали! — хохочет Лешка — Замполит.

— Может, и так, — нехотя соглашается Сашка — Снайпер. — Но считают хорошо, быстро, кого не спроси — тут же ответит, таблицы в уме держит и поправки вычислит правильно, еще расскажет — куда и как надо целиться. В общем — теория пять, а практика…

— Хер! — договаривает за него Замполит.

— Это понятно, рыба — красавЕц! — говорит Миша — Беспредел, словно в насмешку неправильно ставя ударения и уводя беседу со скучного. — И размером удалась. А по вкусу–то как?

— Царь–рыба!

— Если царь–рыба на крючке, то рыбак при ней ниже чином быть не может, — хвалит Седой.

— Не рыбак, а едок. Тот хавает, кто лицензию на ловлю выдает! — говорит Петька — Казак.

— Тоже верно, — хмыкает Замполит.

— Сложно с ними, — признается Сашка, и какое–то время не понять — о ком он? — Слишком простые души — проще наших. Все буквально понимают, без суеты… Иду пожрать — как раз мимо бочек с топливом, мы там промежуточный скрытый аэродром оформляли — вижу, караульный выставлен, только, вот, курит… Тут и коню понятно — фейерверк может получиться. Как раз встречаю ихнего старшего, что по общему обеспечению — объясняю, как могу, на пальцах: разъясни–ка своему придурку, лоху этому, что нельзя здесь курить — взлетим черными ангелочками! Кивает — сейчас сделаем! Обратно иду, в зубах ковыряюсь — караульный на том же месте, только вот висит, к губе бычек подклеен, на груди плакатик: «Здесь курить нельзя!»

Леха хохочет.

Миша грустит, жалуется: — А у нас в этом году ничего из веселого!

Седой находит должным заметить: — Сурово! Но доходчиво! — тут же одобряет он. — С вами тут цацкаешься…

Миша — Беспредел снова поднимается во весь свой немаленький рост, снимает вяленую рыбеху из гирлянды, висящей под потолочной балкой. Первым делом, отрывает и обсасывает плавники, потом разрывает леща надвое, вынимает и откладывает в сторону икру. Подцепляет ногтем и вылущивает щепку со стола. Накалывает на нее пузырь и принимается обсмаливать спичкой. Пузырь шипит, ежится, капает черным на газету. Миша сосредоточенно жует эту резину, думая о чем–то своем, потом запихивает в рот икру — всю разом. Жует и морщится, по–всякому кривя рожу — лещовая икра забивает зубы замазкой — пытается выдавить языком, но не справлялся. Снова цепляет ногтями и выламывает со стола щепу. Перекусывает ее пополам, разглядывает, снова откусывает — уже наискосок, начинает ею ковырять в зубах.

Все молча смотрят.

— Это от жадности! — укоряет Сашка — Снайпер. — Но это–то как раз понятно, а вот мебель зачем ломать?

Миша сконфуженно смотрит на щепки.

— Как с голодного острова! Может руки ему связать? — размышляет Сашка и поглядывает на всех, ища поддержки. — Ведь, сплошные убытки.

— Твоим ремнем! — предлагает Замполит.

— Порву на лоскутки, — говорит Миша — Беспредел, не вдаваясь в подробности — что именно порвет.

— Слышь, Извилина, как «руки вверх» по–венгерски? — спрашивает Петька — Казак.

— Фел казак–кел.

— Казаккел — это руки? — уточняет Петька — Казак.

— Да — две руки.

— Точно! Точно казаки наши там побывали — наших рук дело — учили их смыслу!

— Они и у нас побывали, — говорит Извилина. — В Великую Отечественную. Пол миллиона пленными нам оставили и примерно столько же «удобрениями». И в Отечественную от 1812-ого года тоже гостевали, «поуланили», но тем учет никто не вел ни в каком их виде…

— И в следующую Отечественную тоже придут, — ворчит Седой. — Как новые дурни нарастут, так и придут.

— Ты хорошего о них скажи.

— Это — к Казаку, я не скажу.

— Хлебосольные! — сразу же, не задумываясь, отвечает Казак. — И в этом отношении русскости у них больше, чем в иных русских. А какой гуляш варят!

— Какой? — спрашивает Миша — Беспредел.

— Всякий — мясной и рыбный.

— Уху?

— Какую уху! Говорю тебе — рыбный гуляш, совсем иная технология.

— Сварим?

— После первого цикла, — говорит Командир. — Если ноги не протяните.

— И что такого нам страшного удумали?

— Доживете — узнаете.

— Опять литовцев–эстонцев дразнить будем? Погранцов?

— Это когда Седой повторялся? Помнишь такое?

— Можно радар в Эстонии расколоть на черепки! — шутит кто–то.

— Тогда и в Молдове заодно! — не понимает шутки Петька — Казак.

— Поставят новые блюдца — еще крупнее. Усилят охранение. Мыслите скучно! — отзывается Седой.

— Ладно, не гадайте, так что там насчет гуляша?

— Если приблизить к нашим технологиям, то тут, прежде всего, голова карпа нужна, такая, чтобы только–только в ведро помещалась, в котором варить будем. Нос пусть торчит — это неважно. Седой — есть у тебя такое ведро?

— Спросили бы — есть ли у меня такой карп? — ворчит Седой. — Сварили б лучше нашей ухи, тройной ущицы из окуньков, ее потом можно и холодненькую. Очень с утра пользительно. Или борщ! Сергей, как ты насчет борща?

— В настоящий борщ надо заложить дифференциальные функции нескольких переменных, — рассеянно говорит Извилина.

— Понятненько… Извилину в наряд по кухне не ставить!

— Казак опять мешок змей приволочет, — ябедничает Замполит.

— Пусть сам и жрет! — немедленно реагирует Седой, предпочитавший самое простое — вареную картоху, хорошо прожаренные шкварки, да соленый огурец с хрустом.

— Так есть карп?

— Найдем, — обещает Седой. — Свожу на одно озерцо. Только самого маленького придется выбирать — у тех голова в ведро никак не поместится.

— Действительно, — говорит Миша — Беспредел, — что нам с одного ведра? По тарелочке? Банный котел возьмем. Можно?

— Еще подумать надо — как тех карпов брать. Моими сетями таких свиней не возьмешь!

— Как Сашкиного золотого карася!

— Нет, — протестует Петька — Казак. — Голову вредить нельзя. Там весь вкусовой смысл в мозгах.

— Подумаем, — говорит Седой. — Это еще не послезавтра. Так будем париться или нет? Болтуны!..

…Эх! Хороша баня! Под «ух!», под «ах!», под разочарованное «эх» — когда пар уже не «тот»…

Выходят на холодок. Благодать!

У бани перевернутая широкая лодка «дюралька» нагретая солнцем — садятся на нее. Седой разжился недавно — хорошая лодка, разбирающаяся на секции, из тех, что вполне выдерживает четверых взрослых мужиков со снаряжением. Лодка необыкновенно легкая, но, к сожалению, гулкая — неосторожный удар по корпусу, и звук разносится далеко. Правда, Сашка тут кое что придумал, пропустил рейки по борту, от них куски прорезины, свисающие до воды, что превратило лодку в нечто бесформенное, совсем на нее не похожую, внутри также сделал каркас из реек, чтоб «не звучало», приятнее стало, теплее — это не на металле сидеть, еще и тент наверх сделал такой же, а поверх него маскировочную сетку — да чтобы все это убиралось в ящик на корме, и можно было натянуть моментально, одним движением, тяня веревки.

Седой постоянно подмазывает зеленой краской содранные места — река своеобразная, некоторыми местами приходится проталкиваться по реке и протоками между озер, проходить над притопленными деревьями, упавшими своими макушками чуть ли не на другой берег, а также и под нависшими, где сучья кинжалами торчат в стороны, цепляясь за все…