Бесишь меня, Ройс Таслим - Лорен Хо

Кажется, мне тогда было восемь или девять, задолго до того, как в нашей жизни появились Стэнли и Рози, – выпаливаю я не задумываясь.

Не знаю, зачем рассказываю об этом.

– Она никогда не позволяла мне голодать, даже когда сама голодала. А в том своем сете ты рассказал, как все было на самом деле? – немного поколебавшись спрашиваю я. – Ты правда работал с четырнадцати лет?

– С тринадцати, – поправляет Верн. – Не смотри так шокированно. В основном я помогал своему дяде с проводкой и мелкими строительными работами. Никто со мной плохо не обращался. Я очень рано вытянулся и был крупнее большинства детей моего возраста. А тетя с дядей любили меня по-своему. И всегда помогали чем могли.

Я киваю. Все это в общем и целом касалось и моей мамы, за исключением того единственного года, когда она потеряла работу и впала в депрессию. Вот тогда было очень тяжело находиться рядом с ней, зная, что ее нервный срыв произошел из-за того, что она чувствовала себя неполноценной матерью, и из-за счетов, которые она не могла оплатить, чтобы избавить нас от голода. Это маму и сломало. И только благодаря своевременной помощи благотворительной организации, занимающейся проблемами психических заболеваний, она получила поддержку и лекарства, необходимые для того, чтобы изменить свою жизнь к лучшему. Вот почему я больше никогда не позволю маме переживать из-за меня. Она должна видеть только мои успехи.

– У моей тети была тяжелая жизнь. Она вообще не обязана была брать меня к себе, но взяла. Она мне даже не кровная родственница. Моим единственным родственником был дядя.

– А где он сейчас? – осторожно спрашиваю я.

– Умер, – отвечает Верн. – Рак легких. Пять лет назад.

– Мне жаль, – тихо говорю я.

Я думала, что на гала-концерте он пошутил насчет костюма.

– Мне тоже, – отвечает Верн, ненадолго опуская взгляд на колени.

Мне на телефон приходит сообщение. Это снова Ройс: «Агнес, ты будешь выступать завтра в “У Саломы”? Давай поговорим, пожалуйста!»

Я кладу телефон экраном вниз. Нет, Ройс, не хочу я с тобой говорить. Встречаться с Ройсом было тяжело, да и смысла в этом нет. Я сосредоточиваюсь на Верне.

– А чем сейчас занимается твоя тетя? Она до сих пор работает?

– Да, уборщицей в одном из этих новых коворкингов. Очень модное, перспективное региональное заведение. – Верн кривит губы, и мне кажется, что он улыбается, но улыбка не отражается в глазах. – Тетя говорит, что клиенты даже не смотрят на нее, когда проходят мимо, но, безусловно, здороваются друг с другом. В общем, настоящий дух коллективизма. И они часто заставляют уборщиц выполнять и другие работы, не связанные с уборкой, например переносить мебель обратно в помещение, когда арендатор уезжает. – Он зло щурится. – Мне не нравится, что она там работает, но выбора у нас нет. У нее диабет и все эти проблемы со зрением и ногами. Даже при такой замечательной системе здравоохранения, как у нас в Малайзии, есть и другие расходы, и мы должны думать о ее будущем, когда она больше не сможет работать.

Так вот почему Верн много работает.

Я слышу, как, щелкая, раздвигаются бисерные занавески и входит его тетя.

– Ешь, ешь, – говорит она на кантонском диалекте.

Я киваю и отвечаю ей на мандаринском, что уже поела, и женщина улыбается, по-настоящему улыбается.

– Хорошо, – отвечает она на бахасе[48], поднимая вверх большой палец, и удаляется с чашкой горячей воды.

Мы работаем над нашими сетами несколько часов, пьем горячий китайский чай и едим нарезанные фрукты и крекеры с креветками. На обед – плоская рисовая лапша, обжаренная с яйцом, бок-чой[49] и лап чонг[50]. Тетя ест перед телевизором, не отрываясь от классической комедии 80-х с Джеки Чаном, а мы сидим за обеденным столом. Я смеюсь над тем, что говорят персонажи, хотя и не понимаю некоторых из них. Подшучиваю над Верном, а иногда и над его тетей, которая разговаривает на невероятной смеси бахасы, английского, а еще кантонского и мандаринского диалектов, и неожиданно мне в голову приходит, что здесь я не переключаюсь с одного языка на другой, как обычно делаю в школе, а чувствую себя как дома.

Глава 31

Новый год наступает и проходит в череде приглушенных празднований.

Я получаю работу на неполный рабочий день, и это большое облегчение. Все так, как сказал Верн: клиентов так мало, что у меня есть время работать над сетом, а платят мне наличными, выдавая в конце дня небольшой чек, которым я могу помахать перед явно что-то подозревающим Стэнли и мамой.

Примерно через неделю после начала работы Стэнли загоняет меня в угол, прежде чем я ухожу на свою четвертую «вечернюю смену» подряд, которая на самом деле была очередным вечером открытого микрофона стендап-комиков.

– Ты рассказала маме о выступлениях в шоу? – спрашивает он без всяких предисловий.

Я вижу машину Верна, ожидающую в тени соседского мангового дерева. Он предложил подвезти меня на наше выступление, и мне не терпится уйти – это наш последний шанс отточить свои выступления перед полуфиналом.

– Зачем? – пожимаю я плечами. – Полуфинал в Сингапуре уже в эти выходные. И я туда не собираюсь.

Это была ложь: я уже передала свое разрешение, тщательно подделав подпись мамы во время новогодних праздников. Но, как всегда говорит Верн, иногда цель оправдывает средства.

Стэнли выглядит озадаченным.

– Почему бы и нет? Тебе не кажется, что она могла бы поддержать тебя?

– Это необязательно. Глупое увлечение закончилось, мне нужно сосредоточиться на выпускном классе. Хватит с меня метаний, – говорю я пренебрежительно.

Глаза Стэнли затуманиваются, и он прикусывает губу.

– Агнес, мне кажется…

Я резко обрываю Стэнли, качая головой:

– Послушай, просто… просто, пожалуйста, не говори маме, что я врала ей все это время. Ей не нужно слышать, что я ее подвела.

Он вздрагивает.

– Агнес, ты ее не подвела. И никогда не подводила. Никогда. Вот почему она должна знать. Давай прямо сейчас пойдем к ней, вместе. Она в кабинете, читает…

Я смотрю на время – такими темпами мы опоздаем. Меня охватывает паника.

– Пожалуйста, не говори ей пока… пап. Пожалуйста.

Это «пап» вырвалось у меня само. Хотя, не знаю, может, на это и был расчет. Мы смотрим друг на друга, и, к моему великому ужасу, глаза Стэнли наполняются слезами.

– Агнес, я… я… Ты не представляешь, как…

– Ой, да ладно, ничего особенного. Я побежала, а то опоздаю, пока-пока! – говорю и выскакиваю из дома.

Я