Под одним небом - Валентина Мельникова

она? – выдохнула, едва справляясь со спазмом в горле и дрожью в теле.

Это был самый главный ответ, который я ждала в своей жизни. И даже не знаю, что было бы, если бы Люда ответила, что…

– Она в сознании. Угрозы жизни нет, но много травм: сотрясение, переломы. Доктора говорят, что шансы полностью восстановиться есть, но нужно время и хороший уход.

Я прижала руку к губам, стараясь собраться с мыслями и не дать панике выход. Сейчас не время. Нужно решать.

Я разом забыла обо всех своих планах. Мысли сейчас вертелись вокруг одного и того же: как помочь? Как быстро я смогу улететь? Сколько денег потребуется? Смогу ли я перевести сюда родителей? Или остаться там?

Люда вклинилась в мой поток мыслей, разом разгадав все мои замыслы:

– Ань, даже не думай приезжать. Тебе сейчас тут делать нечего, только распереживаешься. Я буду ходить к Светлане Николаевне каждый день, все продукты куплю. В больнице за ней присматривают. Я ещё дополнительно договорюсь, не переживай.

– Нет. Я приеду. Это даже не обсуждается.

– Ань, я Ларри сейчас позвоню, если ты сама не возьмёшь себя в руки. Чем ты можешь сейчас помочь? Давай рассуждать логически. Сделай глубокий вдох прямо сейчас, – холодным, отрезвляющим тоном произнесла она, и я недовольно послушалась. – Выдох через рот. Теперь слушай. Светлане Николаевне ты сейчас не поможешь тем, что будешь сидеть рядом. Наоборот, она будет переживать за тебя и ребёнка. Плюс перелёт – ты забыла, что сказал врач? Больше никаких полётов до родов. Ты под угрозу ставишь жизнь собственного ребёнка! Тебе всё равно?

Я вздохнула, молчаливо признавая: не всё равно.

Представить, что с моей Эмили, которая уже подаёт весточки миру о своём существовании, может что-то случиться, было просто невозможно.

Но мама…

– Я переведу денег на твой счёт, – всё, что я могла сказать.

– Пока не нужно.

Но тут я точно не готова была соглашаться.

– Люда, сейчас маме нужны фрукты, лекарства. Опять же, врачам и медсестрам какую-то сумму нужно дать. Я ничего в этом не смыслю, – паника вновь проникла в мой голос, выдавая с потрохами.

– Так, опять нужно делать вдох-выдох? Ань, не гони панику. Я не для этого тебе позвонила, а чтобы ты была в курсе. Всё обошлось. Твоя мама будет жить, а что дальше – покажет время. Молись. Это лучшее, чем ты можешь ей сейчас помочь. Всё остальное мы с твоим папой сделаем.

И, знаете, это невероятный груз с плеч, когда кто-то родной может сказать тебе эти слова в сложной ситуации, когда ты толком даже соображать не можешь, не то что решать что-то.

– Спасибо. А сейчас она как? Ей можно позвонить?

– Попробуй. Думаю, можно.

– Ты только держи меня в курсе, ладно?

Пару минут я глубоко дышала, как рекомендовала подруга, чтобы привести себя в чувство, прежде чем позвонила наконец маме. Голос у неё был слабый, но живой и такой родной!

Вот живём мы, живём, перетекая из суток в сутки, не замечая часов и минут, закатов и рассветов, постоянно чего-то ждём, за чем-то гонимся, а настоящего не замечаем. Как много в нём счастья! Неброского, настоящего. Что можно встать утром и отправиться куда-то, где ты нужен и можешь быть чем-то полезен. Что из дома можно выйти без страха – войны нет. Что можно идти по городу и дышать полной грудью – ноги ходят, сердце бьётся, лёгкие работают. Можно в любой момент позвонить маме и услышать её голос, попросить совет, просто рассказать, как прошёл день – и она всегда выслушает. Разве мало? Ведь это уже целый десяток поводов радоваться и благодарить за всё Бога!

Так почему же мы это не ценим? Почему начинаем тормозить и осматриваться только тогда, когда нас шарахнет по голове? Почему не можем сами сказать: «Спасибо за ещё один день моей жизни. Счастливый день!».

Я долго маму не мучала. Узнала лишь, как это случилось: по дороге в банк в служебную машину врезалась другая, которую занесло. Все живы, отделались переломами и испугом. Сама мама жаловалась на боль, но была полна оптимизма. Скорее всего, просто не хотела расстраивать меня.

Завершив разговор, я сперва хотела остаться дома и отменить все планы, но поняла, что тогда просто сойду с ума от всех этих мыслей. И снова вызвала такси.

Ларри хотел, чтобы я научилась водить сама, но я боялась. Мне было гораздо спокойнее на пассажирском сиденье. Так что после родов муж обещал мне нанять водителя, который смог бы возить нас с Эмили по городу.

По дороге позвонила Ларри. Он не ответил.

«Ну и ладно», – подумала. Но всё равно было горько.

Набрала ему эсэмэску с кратким изложением событий, но так и не отправила. Стёрла. Скажу при встрече.

Однако через двадцать минут, когда я уже входила в здание, в котором, возможно, скоро будет моя личная выставка, он перезвонил.

Я задержалась у входа, чтобы ответить. Наверняка Мэл уже там и давно ждёт меня. Но я должна была ему ответить.

– Да, – выдохнула, не совсем представляя, как преподнести ему свои новости, чтобы не в лоб, а исподволь, аккуратно.

– Привет, Энн. Как дела?

«Как дела?» у вежливых англичан употребляется как дополнение к слову «привет» и вовсе не значит, что люди правда интересуются этим. И, кстати, этикет приписывает отвечать: «хорошо» – или, в крайнем случае «нормально» – даже если хочется спрыгнуть с крыши.

Это правило не работает только в одном случае: если ты – русская, и тебе звонит муж.

– Ларри, у меня кое-что случилось.

Отличная «подготовка», нечего сказать.

– Что-то с ребёнком? – тут же выдал он первое и главное своё предположение.

– Нет, нет, – поспешила заверить я. – Люда звонила. Мама попала в аварию. Я хотела лететь в Россию, но она меня убедила не делать этого.

Ларри тут же стал расспрашивать, когда и как это случилось, что делается сейчас и в каком она состоянии. Он проявлял такое внимание к ситуации, которая, по сути, была моей бедой, что я вновь ощутила невольные слёзы в глазах и тотчас зажмурилась, чтобы сдержать их.

Мне очень повезло в этой жизни. Пусть мы с Ларри проводим вместе не так много времени, но я знаю, что в любой сложной ситуации я не останусь одна.

Он готов был перевести любую сумму денег – занять, если нужно. Готов был найти через знакомых врачей в Америке и доставить маму сюда самолётом. Я убедила его, что в этом, к счастью, нет необходимости.

– Хочешь, я приеду? Где ты сейчас?

Ну не реви же ты! Что Мэл сейчас подумает?

Пусть что хочет думает. Я вообще могу всё на гормоны списать.

– Я встречаюсь с Мэл, нужно посмотреть помещение для выставки, – выдохнула, с трудом справляясь с эмоциями.

Ларри пару секунд помолчал. Да, он не был с утра в восторге от этой идеи, но теперь, видимо, понял, что для меня сейчас лучше – быть занятой чем-то, нежели сидеть дома.

– Ладно. Звони, если что. Я буду поглядывать на телефон.

– Спасибо, – прошептала я от всего сердца. На большее просто не была способна.

Первые полчаса мне было тяжело. Мысли не отпускали. Я отлучилась на пару минут, чтобы ещё раз позвонить маме и удостовериться, что ей не стало хуже. Но она уверяла, что всё нормально и сейчас собирается спать.

Тогда я позвонила Люде, которая завтра собиралась в больницу, и попросила:

– Люда, пожалуйста, если что-то пойдёт не так, если врач тебе скажет что-то, или будет нужно лекарство, или сиделка, скажи. Я не хочу узнать обо всём последней лишь потому, что вы все меня щадите.

Люда помолчала, словно взвешивая слова, прежде чем произнести их.

– Хорошо.

– Обещаешь?

– Да. Разве я когда-то тебя подводила?

И это правда. Мы всегда были честными друг с другом, и эту искренность и прямоту я больше