Шрам - Эмили Макинтайр

эру для нашего народа, но я уже не слушаю: меня переполняет злость от этого неуважения. Я откидываюсь на спинку кресла, раздвигаю ноги и подношу сигарету к губам. Вдыхаю дым, медленно убираю руку Сары, а затем тянусь к верхней части ее бедра, сжимая его до тех пор, пока ее тело не содрогается.

Неуместно?

Еще как.

Но Сара принадлежит мне, и, если мне придется заявить о ней на глазах у тысячи людей, не говоря уже о ничтожном репортере, я так и сделаю.

– Итак, расскажите мне, – прочищает горло мужчина, отслеживая движение моей руки. – Чем занимают свое время печально известные принц Тристан Фааса и принцесса Сара Фааса?

Сара смотрит на меня с легкой улыбкой, украшающей ее безупречное лицо. Я в ответ крепко сжимаю ее ногу, касаясь пальцами внутренней стороны бедра.

Член подергивается, стоит мне вспомнить, как я трахал ее перед поездкой на интервью на каждой поверхности нашего поместья; что моя сперма все еще стекает по внутренней стороне ее ног и сочится из наполненной до отказа киски.

– Не стесняйся, ma petite menteuse, – ухмыляюсь я. – Расскажи, чем мы занимались, пока ты не притащила меня сюда.

Она качает головой и смеется, ее кудрявые волосы шевелятся в такт.

– Нам с Тристаном есть чем заняться. В основном мы следим за работой его величества по обеспечению процветания Глории Терры и оказываем посильную помощь.

Репортер поднимает брови:

– Правда?

Сара усмехается. Моя хватка на ее ноге становится крепче.

– Да, конечно. Мы не сидим дома. Мы путешествуем по регионам, следим за тем, чтобы жалобы народа были услышаны и переданы его величеству, а также заботимся о наших людях. – Сара поворачивается ко мне, ее голубые глаза сияют гордостью: – Хочешь что-нибудь добавить?

Кивнув, я соглашаюсь:

– Я горжусь, что принадлежу к королевской семье.

Лицо репортера меняется, черты его искажаются, приобретая лукавую нотку.

Он наклоняется, скрипя стулом:

– Однако, говоря между нами, он не ваша семья… во всяком случае, не в полной мере, так ведь?

Сара напрягается; мои зубы впиваются в щеку.

Я откидываюсь на спинку кресла и с улыбкой опускаю окурок в пепельницу. Это жалкое подобие мужчины находилось на волоске от гибели из-за своих взглядов на Сару. Но теперь он точно умрет.

Появление в моей жизни Сары ничуть меня не смягчило. Обретение семьи никак не умерило черноту, сочащуюся из щелей израненной души. И когда кто-то приговаривает себя к смерти за непочтительность, я только радуюсь возможности стать его палачом.

– Мой вам совет: следите за языком, упоминая его величество, – вспыхивает Сара. Ее взгляд мечется по комнате и режет мужчину как бритва. – Вас могут повесить за измену… или еще что похуже.

Я напрягаюсь, наблюдая за ней. Ее жестокость всегда возбуждала меня и вызывала жажду. Думаю, по дороге домой я оттрахаю ее в машине, позволю ей выплеснуть свою агрессию, пока она будет скакать на моем члене на заднем сиденье.

Я наклоняю голову, провожу пальцем по передней части костюма и обращаюсь к мужчине:

– Я не понимаю, о чем речь.

– Ну, то есть… технически он ублю…

Я подскакиваю, зажимаю его лицо между пальцами, сдавливаю губы.

А потом наклоняюсь и шепчу репортеру на ухо:

– Хорошенько подумай над следующими словами. Моя жена права. Это не измена, но что касается личных отношений, то я обижусь.

Его тело вздрагивает, когда я отступаю назад, слегка ослабляя хватку на его лице. В комнате становится тихо, только юбки Сары шуршат о пол, когда она поднимается с места и встает рядом со мной. Она кладет руку мне на плечо, а я смотрю на нее с пылающей яростью и острым желанием покончить с этим человеком.

– Тристан, не здесь, – шепчет она.

Стиснув челюсти, я крепко сдавливаю лицо репортера: хочу убедиться, что на коже останутся синяки. А потом отпускаю его с неохотой, позволяя грохнуться обратно в кресло.

Я поворачиваюсь, хватаю Сару за шею и притягиваю к себе, сливая наши губы в поцелуе и проникая языком в ее рот. После стольких лет она по-прежнему прекрасна. С удивительным вкусом моей собственности.

Оторвавшись от нее, я закрываю глаза и прижимаюсь к ее лбу, но не выпускаю из объятий.

Гнев проникает в меня, усиливая биение сердца:

– Будь хорошей девочкой, ma petite menteuse, и подожди снаружи вместе с Эдвардом и твоей стражей. Я бы не хотел, чтобы ты видела, как поступают с глупцами, которые осмеливаются нас не уважать.

Мы пристально и долго смотрим друг на друга, но в конце концов она кивает, понимая, что не выиграет, если станет со мной спорить. Наклонившись, Сара прижимается к моим губам, поворачивается и удаляется за дверь в сопровождении стражников.

Улыбка расплывается по моему лицу, когда я оборачиваюсь и вижу, как жалкий человечишка, посмевший назвать моего племянника ублюдком, думает, будто сможет пялиться на Сару без всяких последствий.

Давненько я не давал выхода своим темным наклонностям. Как же будет приятно.

САРА

На манжете костюма Тристана видны мелкие брызги крови, но я не успеваю их рассмотреть, потому что он уже в салоне и тянется ко мне, чтобы крепко ухватить за шею. Тристан прижимает меня к себе, пока наши тела не оказываются вплотную. В маленьком пространстве очень неудобно, но это не первый раз, когда он хочет трахнуть меня на заднем сиденье нашего автомобиля.

Мы находимся в безлюдном месте на окраине Саксума, и никого вокруг нет, но даже если бы и были, вряд ли я смогла бы найти в себе силы, чтобы переживать. Адреналин бьет ключом, а потребность в нем слишком сильна.

Как и всегда.

Я постанываю, когда его зубы вгрызаются в мою нижнюю губу.

Считаю ли я, что тот репортер заслуживал смерти?

Не совсем.

Но с годами мне становится все труднее проявлять озабоченность. Люди охотно шепчутся за спиной Саймона, несмотря на то, что он их король, а Тристан непоколебимо предан нашему племяннику, отчего я люблю его еще крепче.

Это весьма притягательно.

Я обвиваю шею Тристана, впиваясь ногтями в его кожу, и он откидывает меня назад, пока я не оказываюсь прижатой к сиденью.

– Впусти меня, маленькая лань. Я хочу, чтобы весь мир услышал твои крики.

Мой живот сжимается в предвкушении, пока я вожусь с пуговицами на его брюках. И вот он уже выскакивает, готовый к работе и сочащийся от возбуждения.

Тристан задирает мою юбку и срывает нижнее белье, а мои пальцы обвиваются вокруг его толстого члена, притягивая его ближе, требуя, чтобы он проник в меня целиком.

Можно подумать, будто после стольких лет желание ослабнет, что эта непрекращающаяся потребность перестанет быть настолько всепоглощающей, но это не так. Даже наоборот.

Быть с Тристаном – это как дышать.

Это естественный процесс. Легкий. Он моя вторая половина, и наши души так тесно связаны, что даже его недостатки находят во мне отражение. Без него у меня не было бы себя. И ничто другое не имеет значения.

Он двигается яростно, агрессивно, будто боится, что еще чуть-чуть – и он не сможет находиться внутри. Я тяжело дышу, ощущая, как его член безупречно врезается в каждый сантиметр моих внутренностей, и приподнимаю бедра, как только он отступает, желая почувствовать его снова. Мы начинаем двигаться в быстром ритме, то отдавая, то принимая, и я понимаю, что он говорит мне на ухо ужасно непристойные вещи, но я настолько потеряна в удовольствии, что трудно сосредоточиться на их смысле. Я настолько напряжена, что знаю наверняка: пройдет несколько мгновений, и я кончу.

Его рука обхватывает прядь моих вьющихся волос и грубо тянет:

– Правильно, грязная девчонка, намочи мой член. Отдайся мне как хорошая жена.

Мне больше ничего и не нужно – я не успеваю опомниться, как падаю, прижимаюсь к нему, разлетаясь на тысячи кусочков, и надеюсь, что он будет рядом, чтобы снова собрать меня в единое целое.

Вскоре он присоединяется, и спазмы его голого члена доводят меня до очередного приступа экстаза. Он стонет мне в ухо и падает на меня сверху.

Наша близость была быстрой и грязной, как это часто бывает, и именно такой она мне и нравится. Я знаю, что в загородном поместье он не будет спешить – в том самом доме, где раньше жила его мать, которую он приговорил к смерти.

Медленно Тристан вытаскивает из меня свой член и заправляет