Моя мятежница - Кендалл Райан

бросает он, осмеливаясь сделать еще один шаг к Иден. – Я знаю, они принадлежали твоему дедушке. Возьми.

Наконец она берет их. Алекс испускает долгий выдох и идет к двери. Что за засранец. Если для него было так важно вернуть эти часы, он мог бы принести их на тренировку в любой день недели.

Дверь закрывается, и мы остаемся одни. Иден кладет часы на стол и поворачивается ко мне. Тревога искажает ее черты, и я пересекаю комнату, чтобы обнять ее, успокоить. Но именно она проявляет заботу, деликатно беря меня за руку и осматривая ее.

В этот момент наша история совершает полный круг. У меня сбитые костяшки, она обрабатывает их, как много лет назад в колледже. Символизм этого момента не ускользает и от Иден. Я вижу эмоции в ее взгляде.

– Я в порядке, – говорю я, прижимаясь губами к ее виску. Потом притягиваю ее к себе, и она кладет голову мне на грудь.

– Безумно, как одна ночь способна изменить всю твою жизнь, – бормочет она.

Я закрываю глаза и борюсь с неожиданным приливом эмоций.

– Я так сильно сочувствовала тебе тогда.

Она встает на цыпочки и прижимается губами к щетине на моем подбородке. Когда я встречаюсь с ней взглядом, чувствую, что на кончике ее языка вертится какая-то невысказанная мысль. Но она просто шепчет:

– Я сделала неправильный выбор.

Нас прерывает новый звонок телефона. Лучше бы это был не Алекс.

Я глубоко вздыхаю, тогда как Иден хватает телефон и проверяет, кто звонит.

– Это Лестер, – произносит она, прежде чем ответить на звонок.

Она подносит телефон к уху, и даже я слышу отчаянные нотки в его голосе.

– Иден? – спрашиваю я, когда у нее вытягивается лицо.

Она с трудом сглатывает и просит Лестера дать ей секунду. Когда она смотрит на меня, в ее взгляде нет той нежности, что была мгновение назад.

– У нас проблема.

Глава 27

Иден

Холт был у меня вчера, когда Лестер позвонил с новостями. Я выпроводила его под предлогом, мол, дела на работе требуют моего внимания.

Бедный Холт, он мне поверил. Он еще не слышал новостей, не понимал, что наши отношения только что рухнули. Я пообещала позвонить ему позже, но даже произнося эти слова, сомневалась, что они правдивы. Где-то глубоко внутри я боялась, что между нами все кончено – на этот раз навсегда.

Забавно наблюдать, как сбываются твои худшие кошмары. Забавно – в смысле «шокирующе» и «ужасно». Проснувшись этим утром от потока уведомлений на телефоне, увидела ссылки на новости и статьи в блогах с моим именем, и тут поняла, что мне ничего не приснилось. И то, что мне пришлось вчера отослать Холта, лишь верхушка айсберга. Меня ждал худший день в жизни.

Все, что для этого потребовалось – одно маленькое фото. Снимок, на котором мы с Холтом вдвоем на вечеринке по случаю дня рождения сына Люсьена. Холт стоит спиной к камере, одной рукой обнимая меня за талию, его ладонь лежит практически на моей заднице. Тогда как мое лицо видно четко, и я смотрю на Холта с улыбкой на губах, так, словно это он подвесил в небо чертову луну.

Вне контекста это было бы довольно милое фото. Но размещенное на первых страницах всех блогов, посвященных хоккейными сплетням, оно заставляет мой желудок скручиваться, и на лбу у меня выступают капельки пота.

«Что ж. Дьявол меня подери».

СМИ пришли в неистовство, спекулируя на том, что я связалась с кем-то из команды, как они и предполагали с самого начала. Никто не хотел воспринимать молодую хозяйку франшизы всерьез. После разрыва с Алексом предполагалось, что я просто перейду к новому игроку.

Мое сердце колотится о ребра, пока я просматриваю уведомления на телефоне. Каждый заголовок хуже предыдущего.

«Владелица «Титанов» уютно устроилась с новым неизвестным кавалером».

«Винн забивает шайбу с новым сотрудником «Титанов».

«Фаны видят красную карточку».

«Проваливай, Браун: новая владелица «Титанов» замечена за флиртом с новым сотрудником-фаворитом».

Раздел комментариев к каждой статье – настоящая помойка, полная фанатов, печатающих все заглавными буквами и настаивающих на том, что я еще бо́льшая шалава, чем им казалось вначале. Мое сердце, рухнувшее куда-то вниз живота, проваливается еще дальше. Я сделала то, что предсказывали все таблоиды и светские хоккейные блоги. Я влюбилась в человека, связанного с командой. И теперь все, что видят фанаты – это кокетливая, беспечная владелица, которую они боялись увидеть, и они хотят, чтобы я ушла. Немедленно. Я почти чувствую, как моя карьера рассыпается в прах.

Я бросаю телефон на край кровати, зарываюсь лицом в подушку и издаю крик, переходящий в рыдание.

«Будь проклята вся моя жизнь».

Мне удается вытащить себя из постели и дотащиться до кухни, чтобы включить кофеварку. Потребуется очень много кофеина, чтоб удержаться и не заползти обратно в постель и не спрятаться под одеялом, а после никогда больше не появляться на людях.

Я поверить не могу, что все это происходит на самом деле. Один из худших сценариев, и это происходит со мной в режиме реального времени.

Телефон жужжит в руке, и каждый нерв в моем теле напряжен от тревоги. Что теперь, статья в долбаной «Нью-Йорк таймс»?

Когда он снова вибрирует, я набираюсь смелости посмотреть. Однако это не очередное сообщение или новостное уведомление. Это входящий звонок от Холта.

Мой желудок сжимается, и после нескольких секунд раздумий я принимаю трудное решение нажать на кнопку «ИГНОРИРОВАТЬ».

Да, этот хаос влияет и на него, но по мне он бьет сильнее. Я – та, чье лицо на фотографии, та, у кого на кону карьера и репутация семьи. Мне нужно пространство, чтобы переварить эту бурю дерьма, как бы мне ни хотелось поплакаться Холту в плечо. Я не уверена, что заслуживаю этого. Это я утратила бдительность. Я знала, на что способны СМИ, и все равно появлялась с ним на публике.

Раздается стук в дверь, и я со стоном плюхаюсь на диван.

– Уходите.

Оказывается, Холт был прав. Мне нужно согласовать с охраной здания, кому разрешено подходить к моей двери.

– Я могла бы уйти, но тогда мне пришлось бы выбросить этот отвратительный латте с овсяным молоком, а это пустая трата пяти баксов.

Я немного приободряюсь, как от знакомого голоса, так и от слов о латте с овсяным молоком. Слава богу, это Гретхен. Это единственное плечо, на котором я могу рыдать сколько угодно, и