Шрам - Эмили Макинтайр

сотрясает меня, как землетрясение, разрушая защиту, которую я выстроил, и образуя пропасть такой глубины, что оттуда мне уже никогда не выбраться.

Леди Битро – Сара – моя.

Я вижу наше будущее ясным как день: я сижу на троне, а она рядом со мной. Почему бы и нет? Почему бы ей не быть рядом со мной?

– Чертовы платья.

Голос Клавдия выводит меня из оцепенения. Я двигаюсь вперед, думая лишь о том, что сейчас доберусь до него и убью; буду купаться в его крови и заявлю свои права на ее тело и душу.

От гнева у меня дрожат руки, ярость до боли и крови вцепляется в кожу.

Как он смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне?

Сара сдвигается с места, ее энергия внезапно меняется. И тут она приставляет клинок к горлу Клавдия. У меня замирает сердце, член становится твердым, когда с ее маленьких красивых губ слетают страстные угрозы, обещающие смерть.

Я успеваю сделать пару шагов, прежде чем снова замираю, наблюдая за перевоплощением этой свирепой и невероятной женщины, которая, испугавшись за свою жизнь, сама справляется с угрозой. Внезапный укол возбуждения смешивается с гневом, создавая ощущение, которого я никогда не испытывал.

И это чувство мне очень приятно.

С принятием приходит и ясность.

Моя маленькая лань – вовсе не лань.

Она охотник, притворяющийся добычей.

Я прислоняюсь к стене, рука крепко прижимается к сердцу, чтобы оно не вырвалось через грудную клетку и не взорвалось.

Она – чертов шедевр. Из тех, которые должны висеть в галереях и почитаться массами.

Идеальный вид искусства.

Моя.

Вдалеке раздаются шаги, и я ухожу, чтобы меня не заметили. Спустя мгновение оказываюсь в конце коридора, рядом с портретом моего прадеда.

Вскоре шум стихает, и меня окружает лишь густая тишина. Я напрягаю слух, но не слышу ни звука. Интересно, она убила его? Грустно, что я не увидел процесс, что не смог присоединиться к развлечению.

Но тут раздается звук шагов, и я вижу гримасу на лице Клавдия, который бежит по коридору в мою сторону.

Не успев опомниться, я хватаю его за шею и притягиваю спиной к своему торсу. От такой силы мои кольца впиваются в кожу.

Он что-то мычит, но я лишь сильнее зажимаю ему рот и сдавливаю горло, чувствуя под пальцами хруст его мышц.

– Тихо, не бойся, – бормочу я.

Я убираю ладонь от его губ и тянусь вверх, чтобы наклонить портрет моего прадеда. В тут же секунду стена за моей спиной исчезает, и я оказываюсь у входа в туннели, увлекая за собой корчащегося Клавдия.

Как только стена возвращается на место, я поворачиваюсь и толкаю его на землю, наслаждаясь звуком черепа, трескающегося от удара о твердый каменный пол. Брызжет кровь, и он начинает стонать, хватаясь за голову.

Во мне разливается злость, и я пытаюсь ее подавить: закрываю глаза, дышу глубоко.

Клавдий пытается встать. Дрожащей рукой он отталкивается от земли, но я делаю шаг вперед, нависаю над его туловищем, упираюсь в грудь толстой подошвой сапога и толкаю обратно на пол.

– О Клавдий, – процеживаю я, вытаскивая из-за уха самокрутку и откусывая конец. Другой рукой роюсь в кармане в поисках спичек. Я достаю одну из коробка и чиркаю о его край – в тесном пространстве этот звук достаточно громок.

Затянувшись, я приседаю, смакуя привкус табака:

– Что мне с тобой делать?

Он стонет, его глаза затуманены и расфокусированы.

Я бью его по лицу с такой силой, что руку пронзает боль:

– Не смей терять сознание. Встань и иди со мной.

Его брови хмурятся:

– Нет.

Я хватаю его, поднимаю на ноги и завожу руку за спину под углом девяносто градусов. Его колени подгибаются, но я удерживаю его в вертикальном положении.

– Я не давал выбора.

Адреналин бурлит в моих жилах, подпитывая мою силу, пока я тащу его по темному лесу до самой хижины.

На тропинке нет света, но я проходил ее столько раз, что знаю наизусть, так что путь оказался быстрым. Я открываю дверь ударом ноги, оставляя пыльный отпечаток подошвы, и забрасываю Клавдия внутрь. Его тело падает на изношенный деревянный пол.

Держа сигарету во рту, я поворачиваюсь к нему и сужаю глаза:

– Ты всегда был непослушным мальчиком, Клавдий. Но в этот раз я не оставлю твое поведение без внимания.

Я вынимаю изо рта сигарету, кладу ее в пепельницу, которая стоит на маленьком овальном столике справа от меня, а потом подхожу к нему. Клавдий пытается сесть; кровь стекает по его затылку и шее. Тонкая рана, оставленная Сарой на горле, уже затянулась и засохла.

– Твой… твой брат… узнает об этом, – бормочет он медленно и невнятно.

Я выдыхаю, раздувая щеки.

– Ты всегда недооценивал меня.

Он скалит зубы.

– Не переживай, – отмахиваюсь я, направляясь к шкафам, где храню инструменты для содержания хижины. – Я привык. Мир недооценивает меня, но из-за этого он и падет. Как и ты.

Я хватаю то, что искал, а потом медленными и уверенными шагами возвращаюсь обратно.

Его голова откидывается в сторону, а тело опускается на пол: он больше не в силах держать себя на локтях.

– О нет, – протягиваю я, прокручивая в руке молоток. – Только не говори мне, что ты хочешь выключиться. Мы ведь только собирались перейти к самому интересному.

Улыбаясь, я останавливаюсь возле его головы, наклоняюсь и наношу удар. Раздражение сжимает грудную клетку: неужели он думает, будто сможет потерять сознание и не испытать ни грамма боли, которую я хочу ему причинить?

Его глаза открываются, и он снова пытается выпрямиться.

– На твоем месте я бы не стал этого делать, – я обхожу его и приседаю, нависая над его коленями. – Ты знаешь, почему ты здесь, Клавдий?

– Потому что ты безумен? – Он поднимает голову и плюет мне под ноги. – Я барон Сульты и друг твоего брата. Ты не останешься безнаказанным, – выдавливает он.

– О-о, – ухмыляюсь я. – Трясусь от страха.

– Ты не в себе! – вопит Клавдий.

– Все так говорят. – Моя улыбка спадает, и я поднимаю молоток. – Но я твой принц, и делаю то, что хочу.

Когда опускаю молот, его громкий крик пронзает воздух, заглушая звук дробления коленной чашечки.

– Да, – я морщу нос. Удовлетворение скапливается в основании позвоночника и вытекает наружу. – Держу пари, это больно.

Вздохнув, начинаю водить острой стороной молотка по верхней части его ноги – по костям, которые пока еще целы.

– Ты здесь, потому что прикоснулся к тому, что тебе не предназначалось.

– Ты сумасшедший.

Подняв молоток, я чешу им краешек своего лба:

– Знаешь, раз уж ты заговорил о моем психическом здоровье, то я должен сказать, что не люблю недомолвок.

Его голова склоняется набок.

– Это сводит меня с ума, – я упираюсь тупым краем металла в его колено. – С тобой такое бывает?

После второго удара его крики становятся слаще; слезы текут по его лицу и смешиваются с соплями. И пока Клавдий задыхается от боли, каждая частичка того человека, которым он был раньше, начинает исчезать.

Я отбрасываю молоток в сторону, наклоняюсь вперед и провожу кончиком пальца по ране на его горле – той самой, которую оставила Сара. Гордость вспыхивает в моей груди, как фейерверк.

Встав на ноги, я обхожу его искалеченные ноги, пока не оказываюсь возле головы, и хватаю его за плечи. Крики переходят в хныканье, пока я тащу его по полу к задней части хижины, где к стене прикреплены два больших бруска.

Крест с кожаными наручниками.

Ворча, я поднимаю искалеченного Клавдия, прижимаю его к балкам и наваливаюсь на него всем своим весом, чтобы он не упал. А потом хватаю его руку и заключаю в кожаный наручник.

Он пытается отдышаться; кровь стекает по его лбу.

– Тристан, – шепчет Клавдий, икая на полуслове. – Пожалуйста.

В ответ на его мольбу я лишь улыбаюсь и продолжаю пристегивать второе запястье.

– Ты больше не хочешь играть?

– Нет, – шепчет он хриплым голосом.

Я опускаюсь на корточки, свожу его ноги вместе и под его крики привязываю лодыжки к нижней части креста.

Встав на ноги, я смотрю ему в глаза. В моем взгляде сквозит отвращение:

– Я тоже не хотел, чтобы ты играл с леди Битро. А теперь мы здесь. Из-за тебя.

– Я не…

– Ш-ш-ш, – я прижимаю пальцы к его губам. – Больше никаких слов, или я отрежу твой член и засуну его тебе в рот.

Я отступаю, осматривая крест: важно убедиться, что Клавдий крепко привязан.

– Должен признаться, я предпочитаю огонь, – я перемещаюсь по маленькой комнате к шкафам, роюсь на полках, пока не нахожу