Шрам - Эмили Макинтайр

По туннелям, которые я ему показал.

– Здравствуй, тигренок, – приветствую я. Его появление приподнимает мне настроение.

На лице ребенка играет улыбка, его глаза цвета янтаря искрятся, на смуглой коже поблескивают капельки пота.

– Привет. Что делаешь? – Он опускает глаза на мои колени.

– Рисую. – Выпрямив спину, я захлопываю книгу.

– Татуировки? – уточняет он, кивая на темные рисунки, скрытые под бежевыми рукавами моей туники.

– Возможно. – Уголок моих губ приподнимается.

– А мама говорит, что татуировки не добавляют тебе чести, – шепчет он, наклоняясь так близко, что его нос почти касается моего предплечья.

Во мне бурлит отвращение: какая-то служанка вздумала, будто у нее есть право упоминать мое имя?

Я наклоняюсь к нему:

– А ты сам-то что думаешь?

– Я? – Мальчик расправляет плечи, прикусывая нижнюю губу.

– Мне можно рассказать. – Я подаюсь чуть вперед. – Я умею хранить секреты.

В его глазах разгорается огонек:

– Мне тоже такие хочется.

Я выгибаю бровь:

– Их делают только самым храбрым тигрятам.

– Я храбрый, – заявляет мальчик, выпячивая грудь.

– Что ж, – киваю я, – когда подрастешь, и, если по-прежнему будешь считать себя храбрым, приходи ко мне.

– Саймон! – кричит женщина, бегущая нам навстречу. Ее глаза округляются, она замирает и опускается в глубокий реверанс, устилая землю черной юбкой. – Ваше высочество, прошу прощения, если он потревожил.

У меня дрожит челюсть, в душе клокочет раздражение:

– До нынешнего момента меня никто не беспокоил.

– Вот видишь, мам, я нравлюсь Тристану! – заявляет Саймон.

Ошарашенная, она тянется к сыну и, по-прежнему склонившись в реверансе, крепко сжимает его руку:

– Обращайся к его высочеству подобающим образом, Саймон.

– Зачем? Ты ведь никогда так не делаешь, – хмурится ребенок.

Плечи женщины напрягаются.

Охваченный раздражением, я скольжу пальцами по надбровной дуге и прощупываю тонкую линию приподнятой плоти, проходящую от линии роста волос до самой щеки.

Ей не нужно объясняться, не нужно рассказывать, как она меня называет, потому что нам обоим известно, о каком прозвище идет речь. И хотя оно на устах у каждого, никто не осмелится сказать мне это в лицо. Все они слишком трусливы – им проще шептаться тайком, напитывая ядом каменные стены, чтобы сама тишина потом удушала меня осуждением.

– Тебе, тигренок, позволено называть меня по имени. – Я встаю, отряхиваю брюки. – Но только наедине: не хотелось бы распускать сплетни.

– Саймон, – рычит его мать. – Марш домой. Живо.

Сначала он смотрит на нее, потом на меня.

Я едва заметно киваю.

– Пока, ваше высочество, – улыбается мальчик, разворачивается и убегает прочь.

Его мать так и стоит, согнувшись в поклоне и опустив голову, и встает только тогда, когда у парадных ворот раздается громкий стук. Я подхожу к ней вплотную, прижимаю ладонь к ее щеке, приподнимаю ее голову, чтобы она на меня посмотрела. Сквозь облака пробиваются редкие лучики солнца и начинают танцевать на моих серебряных кольцах.

– Кара, – мурлычу я, поглаживая кончиками пальцев ее шелковистую смуглую кожу. Наши взгляды встречаются. Она испуганно вздыхает, но я лишь усиливаю хватку, дожидаясь, когда она вздрогнет. – Я не разрешал подниматься.

Дыхание ее сбивается, она делает реверанс и снова склоняет голову. Я гляжу на нее сверху вниз, пока у меня в голове, точно ураган, бушуют слова ее сына.

– Твой ребенок утверждает, что ты любишь перемывать мне косточки. – Я делаю шаг вперед, задевая кончиками ботинок подол ее юбки. – Мой тебе совет, Кара: следи за языком. Знаешь, не все такие великодушные. Будет жаль, если пойдет слушок, будто ты позабыла свое место. В очередной раз. – Я опускаюсь перед ней на корточки: – Ты правда считаешь меня позором?

– Он просто ребенок, – Кара качает головой. – Любит выдумывать.

– Каким потрясающим воображением наделены дети! Впрочем, – я тянусь к ней и скольжу пальцами по шее, наслаждаясь ее дрожью, – если кто и знает о постыдных поступках, так это его мать. – Схватив в кулак тугой пучок на ее затылке, я начинаю тянуть, получая удовольствие от ее боли. Как только ее спина прогибается, я наклоняюсь вперед, прикасаясь носом к ее щеке: – Думаешь, я не знаю?

Она хнычет, вызывая во мне сладкое возбуждение.

– Считаешь меня таким же идиотом, какие населяют этот замок? Думаешь, я сходства не вижу?

– П-пожалуйста… – заикается она, упираясь руками мне в грудь.

– О-о, – напеваю я, – ты его так же упрашивала? – шепчу я ей на ухо, взяв за горло. Я окидываю взглядом прохожих и королевских стражников, выстроившихся вдоль ворот. Несколько человек смотрят на нас, но сразу же отводят глаза.

Они знают, что лучше не вмешиваться.

– Я не похож на своего брата, – продолжаю я, крепко держа ее за волосы. – И больше не смей забывать свое место, иначе я с большим удовольствием напомню тебе, где оно находится. – Я отпускаю ее и толкаю на землю. Кара падает, хотя и успевает выставить руки. – Только в отличие от Майкла я не стану обращать внимания на мольбы.

Расправив плечи, я поднимаю этюдник и перевожу взгляд на Кару, любуясь, как она корчится возле моих ног.

– Можешь встать.

Она всхлипывает, поднимаясь на ноги, смахивает грязь с одежды, но глаза поднять не смеет.

– Иди уже, – взмахиваю я рукой. – И чтобы больше я тебя здесь не видел.

– Сир… – шепчет она.

Не дождавшись окончания фразы, я ухожу в тень плакучей ивы и прислоняюсь к стволу, царапающему спину. Вижу, как Ксандер, Майкл и его личный стражник Тимоти выходят из замка и направляются во внутренний двор, следуя к воротам, через которые проезжает автомобиль.

От любопытства я застываю на месте, как будто мои ноги залили свинцом, и тихо наблюдаю из полумрака, напряженно вцепившись в этюдник. Ксандер подходит к машине, открывает дверь. Первой из салона выходит стройная женщина в фиолетовой шляпке, из-под которой выглядывают светлые волосы. Улыбаясь, она сразу же отходит в сторону.

Следом протягивается изящная рука другой женщины, которую мгновенно принимает Ксандер.

Внутри меня все бурлит, клокочет и переворачивается, подобно снежной лавине. Я понимаю, что мне пора уходить, но почему-то не могу сдвинуться с места.

Потому что это она.

Новая королева-консорт.

Глава 3

САРА

Всю свою жизнь я любовалась картинами, которые изображали королевство Саксум. Одна из них висит дома над камином в большой гостиной моего дяди. На ней нарисованы угрюмые тучи, грозой нависшие над сумрачным, почерневшим от старости замком шестнадцатого века. Я всегда предполагала, что это зрелище утрировано в угоду искусству, а оказалось, что полотна и близко не стоят с реальностью.

Королевский водитель везет меня по улицам Саксума мимо женщин, резвящихся в объятиях мужчин, – такое чувство, будто ничто в мире их больше не заботит. Они веселятся, блаженно забывая, что всего пять минут езды – и брусчатка превращается в грязь, а широкополые шляпы – в запятнанные чепцы и лохмотья поверх кожи да костей.

А может быть, они знают, но им просто нет до этого дела.

– Вот так и развеиваются иллюзии, – глядя в окно, вздыхает моя самая близкая подруга Шейна, впоследствии ставшая фрейлиной; белокурые волосы проглядывают из-под полей ее шляпки. – Всю свою жизнь слушаешь сказки, а потом получаешь жутковатое зрелище, – добавляет она, кивнув головой в сторону замка, раскинувшегося на утесе в конце длинной извилистой дороги, по обе стороны которой простираются буйные зеленые леса.

Картины и правда не передают всей полноты впечатлений.

В отличие от солнечных лучей, благодаря которым в Сильве выращивали культуры, в этой части страны господствует беспросветный мрак. Тревога пронизывает меня до костей, когда здания на улицах уступают место платанам и соснам; запах вечнозеленых деревьев проникает в автомобиль и щиплет ноздри.

Когда дорога сужается, тревога лишь нарастает, грудь вздымается и опускается вместе с учащенными ударами сердца. Мне становится ясно, что замок примыкает к грозному океану Вита и это единственный путь к его стенам. И единственный выход оттуда.

– Как думаешь, это правда? – спрашивает Шейна, повернувшись ко мне.

Я удивленно вскидываю бровь:

– Смотря что ты имеешь в виду.

– Ходят слухи, что по коридорам замка бродят призраки королей, – поясняет Шейна, поигрывая пальцами перед своим лицом.

Я посмеиваюсь, хотя сама задавалась таким же вопросом.

– Шейна, ты уже выросла, чтобы