Трудно отпустить - Кристи Бромберг

еще. Научиться существовать вне арены, даже если для всех остальных ты так и останешься Хантером Мэддоксом, звездой хоккея.

– О, вы только посмотрите, Собранная Деккер приходит на помощь со своими идеальными ответами на все вопросы. У меня для тебя экстренная новость – меня не надо спасать. Мне не нужны они и их давление. Мне вообще никто не нужен и уж точно мне не нужна ты.

Каждое его слово ранит. Большинство из них имеют смысл, но некоторые – нет. Я задумываюсь, кто такие «они», но не решаюсь спросить.

Плечи Хантера вибрируют от гнева, пока мы смотрим друг другу в глаза. Белый дым от его дыхания рассеивается.

Когда я говорю, мой голос, спокойный, ровный, безэмоциональный, – полная противоположность его голосу.

– Я хотела не этого. Я всего лишь…

– Оставь это при себе, Кинкейд. Черт возьми, оставь. – Отмахнувшись от меня, Хантер качает головой. – С меня достаточно этого дерьма. Спасибо за то, что испортила этот вечер, даже несмотря на то, что я попросил тебя этого не делать.

Не сказав больше ни слова, он разворачивается на пятках и направляется к отелю.

Наш разговор обернулся катастрофой. Тотальной и абсолютной.

А я так и не приблизилась к тому, чтобы узнать, что же так тяготит Хантера.

Глава 21. Хантер

– Нам не удалось поговорить с вами сразу же после матча, не могли бы вы прокомментировать заметные изменения в вашей игре? Или у вас просто выдался неудачный вечер?

У меня такое чувство, будто матч был сотню лет назад. Сколько прошло? От силы дня три? Или четыре? Не могу вспомнить.

Сквозь слепящий свет я едва могу разглядеть своего агента Финна Сандерсона в задней части зала для интервью. Он, скрестив руки на груди и облокотившись о стену, кажется, не сводит с меня взгляда.

Руководство привлекло тяжелую артиллерию, чтобы держать меня в узде. Должно быть, Юнгер боялся, что его угрозы не подействовали.

Черт, может, они поступили разумно, учитывая, что мы в моем родном городе и изо всех сил избегаем друг друга.

– У каждого случаются неудачи. Очевидно, тот матч стал моей, – произношу я общую фразочку, которую Сандерсон вбил мне в голову следом за многочисленными угрозами о том, что если продолжу в том же духе, то меня отстранят от игр, а сам он откажется со мной работать. Хотя я почти уверен, что его россказни о сорвавшихся контрактах с рекламодателями призваны были лишь припугнуть меня, в то время как перспектива остаться на скамейке запасных вполне реальна. – Остается только надеяться, что у меня получится прервать полосу неудач и хорошо выступить сегодня вечером.

– Вас беспокоит, как поражение отразится на статистике «Лесорубов»?

Я отодвигаю микрофон и пытаюсь найти того, кто задал вопрос, но из-за освещения мне трудно что-либо разглядеть.

– Каждая игра важна. Каждая победа и каждое поражение. Я достаточно долго играл в лиге, чтобы понять – проигрыш с разницей в одно очко в начале сезона может стать решающим фактором того, как этот сезон закончится. К счастью для нас, «Кочевники» тоже проиграли, так что теоретически мы равны.

Ты выгораешь, Хантер… Да что там, от тебя одни угли остались.

Слова Деккер звучат в моей голове вот уже в миллионный раз с тех пор, как она произнесла их, а я все пытаюсь от них откреститься. Я знаю, что она права. Как, очевидно, знает и она.

Но, черт возьми, я не могу избавиться от того, из-за чего это произошло.

Я пытался.

Господь знает, еще как пытался.

– Мистер Мэддокс, – раздается женский голос репортера, который заглушает слова Деккер. Я несколько раз моргаю, а потом выставляю руку козырьком, чтобы посмотреть в ее направлении. – Здрасте. То есть здравствуйте.

Она явно новичок. Новенькие всегда болтают без умолку.

– Здравствуйте.

– Эм… Да… То есть… Вида Хенсон из «Спорт по всему миру». В последнее время вы на коне. Скоро установите два новых рекорда НХЛ. Что же такого особенного случилось, что стиль вашей игры настолько улучшился?

Мой брат умирает.

– Хороший вопрос.

А я этому поспособствовал.

Я пялюсь на свет и качаю головой в попытке отогнать правду, что преследует меня каждый божий день. Избавиться от ее сокрушительной тяжести.

– Я… изменил программу тренировок, – лгу я. – Добавил несколько новых членов в команду, чтобы показать свой потенциал и… ну, полагаю, они заслуживают повышения, потому что это сработало. – Я называю еще несколько причин, но это не помогает мне сосредоточиться.

Возможно, из-за возвращения в город, в котором я вырос.

Возможно, потому что я знаю, что придется заехать домой и столкнуться с реальностью.

А может…

– Мистер Мэддокс? Рэнди Гирдли из «Хедлайнер Спорт». Вы выросли неподалеку. Есть ли какие-то места, куда вы любите возвращаться, когда приезжаете домой?

Участок дороги, на котором моя жизнь изменилась навсегда.

Кладбище, чтобы отдать дань уважения.

Деккер все же кое в чем ошиблась.

Дело не только в выгорании.

Комната начинает вращаться, и я несколько раз моргаю в попытке одолеть ужас тех первых мгновений, когда моя жизнь изменилась навсегда.

Сегодня, сын, ты играл ужасно. Тебе должно быть стыдно.

Встреча лицом к лицу с отцом.

Ага, мой дом – еще одно место, куда мне не терпится пойти.

Я натягиваю улыбку и позволяю себе рассмеяться. Все что угодно, лишь бы увести их подальше от правды.

– У каждого есть любимые места из детства. – Я отодвигаю свой стул и встаю.

– Например, – продолжает репортер.

– Всякий раз, когда я приезжаю сюда, мое расписание настолько плотное, что у меня нет времени отвлекаться. Понятное дело, тренировки и команда всегда на первом месте, но я также посещаю Детскую больницу Бостона, провожу время на катке «Элитной девятки»[13], чтобы ответить на вопросы детишек. И еще несколько вещей, чтобы стать лучше и отплатить за шанс, что мне выпал. Ни секунды покоя. – И еще одна улыбка, чтобы закрепить ложь. – Спасибо за уделенное мне время. Надеюсь встретиться с вами на сегодняшней игре.

Я выскальзываю через дверь справа, когда на меня сыплется новый залп вопросов. Автоматически передвигая ногами, я пытаюсь погасить внутренний раздор, который съедает меня.

Почему в этот раз все настолько тяжело? Почему у меня такое ощущение, будто весь кислород выкачали и я никак не могу вдохнуть?

Через несколько секунд Сандерсон проходит через те же двери, что и я.

– У каждого есть любимые места? – усмехается он. – Прозвучало так, будто ты говорил о борделе или о чем-то подобном.

Если бы он только знал.

– Я поучаствовал в представлении,