Правило Диксон - Эль Кеннеди

class="p1">– Ты понимаешь, что распутство еще не делает его плохим человеком, да?

– Конечно, не делает. Но хороший человек тактично бросает тех, с кем переспал, а Шейну этого явно недостает.

Я быстренько рассказываю ей, как он поступил с Кристал, дословно цитируя утреннее сообщение. Да, я его запомнила.

Прия смотрит на меня, разинув рот.

– Быть не может.

– Вот так.

– И он даже не сказал, мол, «я хорошо провел время»? Или «ты прекрасный человек, но…», «было весело, но…» – она набрасывает варианты вежливого отказа, которыми Шейн мог бы воспользоваться с Кристал, но почему-то не стал.

– Не-а, ничего.

– А я ведь хотела пригласить его в групповой чат, где состоят все наши соседи!

– Ой, плохая идея. Нам в групповом чате такая энергия не нужна.

– Ты права, не нужна, – твердо говорит она. – На самом деле я, пожалуй, расскажу о нем людям. Чтобы все знали, что от этого гада надо держаться подальше.

– Отличная идея, – я отворачиваюсь, чтобы она не увидела, как я улыбаюсь.

– Блин, – Прия толкает меня плечом. – Не оборачивайся, но к нам идет скелет Найл.

И точно – я слышу его громкие шаги по коридору как раз позади нас. Казалось бы, человек, который постоянно жалуется на шум, мог бы ходить потише.

Почтовый ящик у Найла рядом с моим, так что избежать встречи не удастся.

– Привет, Найл.

Он рывком вытаскивает почту, игнорируя мое приветствие.

– Ты слышала, что творится в 2Б? Клянусь, этот хоккеист шайбу по гостиной гоняет.

Мы с Прией обе закатываем глаза, пока он на нас не смотрит. Мы уже привыкли отмахиваться от жалоб Найла – он вечно твердит, что соседи шумят.

– Забудь про шум, Найл, – советует Прия. – У нас есть и другие поводы его не любить.

– Спасибо, но я буду не любить его за шум, – сухо откликается он.

Господи. Остынь уже, чувак. Жизнь – вообще шумная штука.

– Прия просит всех не раскатывать ему красную дорожку в честь заселения, – сообщаю я Найлу.

И тут я впервые вижу на его лице искреннюю улыбку.

– Потрясающе. Старый добрый бойкот.

– Так что, мы его полностью игнорируем? – уточняет Прия. Вид у нее при этом поистине злодейский.

– Именно, – кивает Найл. – Не разговаривайте с ним в коридоре. Не приглашайте на летние барбекю. Вбейте ему в голову, что нас совершенно не интересует человек, который не соблюдает предписания об уровне шума.

– Ну, мы не поэтому его бойкотируем, но пусть так и будет, – говорю я.

Прия расплывается в улыбке.

– Ты в деле?

– О, еще как. – Ничто не доставит мне больше удовольствия, чем мучения Шейна Линдли.

– Тогда решено, мы заключим пакт и будем его бойкотировать, – гордо заявляет Найл. Он просто сияет от такой перспективы.

Поверить не могу, что скелет Найл стал моим союзником. До переезда Шейна Найл был нашим с Прией самым нелюбимым соседом во всем здании, а теперь мы втроем устраиваем бойкот.

Ничто так не сближает людей, как ненависть.

Глава шестая

Шейн

Пять золотых звездочек за освобождение женщин

– А потом мы отправляли настоящие сообщения настоящим космонавтам на Международную космическую станцию! Представляешь? А завтра мы получим от них ответ! Представляешь?

Мэри-Энн бегает туда-сюда по гостиной, тарахтит без умолку, а на лице ее – чистой воды эйфория. Будь она старше, я подумал бы, что она что-то приняла.

Причина этого восторга – всего лишь космический лагерь.

– Во-первых, тебе надо остыть, – советую я. – А то у меня уже голова кружится. Во-вторых, что ты написала?

Она широко улыбается.

– Спросила, что будет, если пукнуть при нулевой гравитации – будет пахнуть, как на земле, или нет.

Я таращусь на нее, не веря своим ушам.

– Вот это? Вот это твой вопрос? Ты обращаешься к настоящему космонавту в открытом космосе, и ты решила об этом спросить?

Она пожимает плечами.

– Мне надо знать.

– А еще я слышал, что ты в этом лагере научилась делать ракеты из бутылок. Что, если ты неправильно смешаешь ингредиенты и нечаянно создашь биологическое оружие?

Пару секунд Мэри-Энн обдумывает мой вопрос.

– Думаю, тогда мы убьем всех в лагере.

– Ого. Малышка, мрачновато как-то, – я смеюсь, пытаясь отделаться от мысли, что моя младшая сестренка может оказаться психопаткой. – Ладно, иди переодевайся. Мини-гольф сам в себя не поиграет.

– Ура! Обожаю, когда ты дома!

Не успеваю я моргнуть, как она бросается мне на шею. Крепко обняв ее, я слегка приподнимаю ее над землей, и она хохочет от восторга.

Мне тоже нравится дома. Я люблю свою семью, а особенно люблю чудачку, которая сейчас висит у меня на шее. Может, кто-то и обиделся бы на родителей, если бы они родили второго, когда ты одиннадцать лет пробыл единственным ребенком в семье, но Мэри-Энн покорила меня с самого рождения – ей тогда был час, а у меня еще даже подростковый возраст не начался. Я прибежал домой с тренировки и потребовал, чтобы мне дали ее покормить. По вечерам я пел ей колыбельные, пока родители в один прекрасный день не усадили меня и не сообщили, что петь я не умею, а потом попросили пощадить их слух и никогда больше не петь дома. Да, они у меня безжалостные люди.

Я слышу, как они переговариваются в кухне, и потихоньку направляюсь к двери.

Мама стоит, прислонившись к гранитному кухонному столу. Она только что пришла с какой-то встречи, так что на ней фирменный деловой наряд – идеально подогнанные брюки и шелковая блузка. Вьющиеся черные волосы скручены в тугой узел у основания затылка. Она всегда выглядит так, будто сошла с обложки корпоративного журнала.

А вот папа вечно выглядит как бомж. Еще до того, как он начал работать из дома, он всегда надевал на работу джинсы и футболки. А теперь на смену джинсам пришли мешковатые спортивные штаны.

Они странная пара. Познакомились они еще в старшей школе. Мама была отличницей и президентом класса, а папа – невозмутимой звездой хоккея. Теперь он стал невозмутимым предпринимателем. Когда мечты об НХЛ не воплотились в жизнь, он как-то незаметно скатился в бизнес и чрезвычайно преуспел на этом поприще. Мама теперь – первоклассный городской управляющий в Хартстронге, штат Вермонт, но, по сути, выполняет обязанности мэра. Она – первая черная женщина на этом посту, так что, когда городской совет ее выбрал, это стало настоящим достижением. За последние десять лет Хартстронг стал куда более прогрессивным, чем раньше. И все жители города обожают мою маму.

Заметив меня в проходе, родители замолкают.

– Простите, что