Правило Диксон - Эль Кеннеди

Глаза у нее покраснели от слез, пролитых на похоронах. Она сжимает в руке бумажный платочек и время от времени рассеянно промокает лицо. Люди поочередно подходят выразить ей свои соболезнования.

В другом конце комнаты Джиджи и Райдер разговаривают с моей сестрой.

Господи, моя сестра! Она лишилась отца. Мы оба лишились. Но она еще такая маленькая. Я-то, по крайней мере, провел с ним почти двадцать два года, а ей всего десять.

Мэри-Энн замечает мой взгляд, и уголки ее губ слегка приподнимаются в печальной улыбке. У меня разбивается сердце, и я крепче сжимаю руку Дианы.

Здесь и Беккетт, и еще несколько ребят из команды. Приехал даже тренер Дженсен со своей женой Айрис – я видел, как долго они разговаривали с моей мамой. Пришло много моих друзей по старшей школе, и прямо сейчас ко мне приближается знакомая фигура.

Темные глаза Линси полны сочувствия.

– Линди.

Диана отпускает мою руку, и я делаю шаг вперед, обнимаю бывшую девушку.

Она прижимается щекой к моей щеке и шепчет:

– Мне так жаль. Я очень любила твоего папу.

– Знаю. Спасибо, что пришла.

Когда я отступаю, Линси кивает Диане.

– Привет, Диана.

– Привет, – откликается та.

Во всей этой ситуации нет ничего неловкого. Она лишь вгоняет в тоску. Здесь все вгоняет в тоску. Так что, когда мама просит уделить ей пару минут наедине, я с радостью соглашаюсь. Вот только она отводит меня в папин кабинет, то есть практически в камеру пыток.

Куда ни глянь, повсюду отец. Здесь семейные фотографии, его книги, коробки, которые он разбирал в День благодарения.

– Он ведь не просто так решил устроить уборку на чердаке? – тихо спрашиваю я.

Мама качает головой.

– Нет. Он искал самые ценные свои вещи, хотел передать их вам с сестрой.

Я всхлипываю – резко, так что становится тяжело дышать, и мама тут же заключает меня в поистине яростные объятия.

Утрата… абсолютна. Я никогда подобного не чувствовал за всю свою жизнь. Будто в груди образовалась дыра, будто кто-то вырвал кусок из самого моего естества, оставив на его месте лишь боль и пустоту.

– Все нормально, милый, – шепчет мама.

– Нет, не нормально. Его больше нет.

– Знаю.

– И что же в этом нормального?

– Иначе нельзя. Иначе я просто утону в своем горе, – шепчет она.

Впервые за несколько дней я как следует рассматриваю ее. Я так беспокоился за себя и за Мэри-Энн и думал о папе на больничной койке, что совершенно перестал уделять внимание собственной матери. И теперь я осознаю, что она совершенно раздавлена.

– Тебе приходится скверно, – я беру ее за руку и подвожу к одному из кресел, жду, пока она сядет.

– Верно, – признает она. – Мне тяжело. Я влюбилась в него еще в старшей школе, – сдавленно произносит она. – Шейн, что нам теперь делать? Как мне жить без него?

Я тянусь к ней, намереваясь обнять, но мама вскакивает со стула и подходит к папиному столу.

– Как мне жить в этом доме? – она обводит руками кабинет. – Я не могу здесь оставаться.

– И не надо, – заверяю я. – Мы что-нибудь придумаем.

Мама стоит спиной ко мне, но я вижу, как вздымаются ее плечи, когда она глубоко, медленно вздыхает.

Вот что меня всегда в ней восхищало. За минувшие годы я не раз видел, как ее захлестывают эмоции, но ей всегда удается быстро с ними справиться, успокоиться в мгновенье ока. Я наблюдаю, как она распрямляет спину, расправляет плечи. Контроль восстановлен. Она снова главная. Она – городской управляющий Хартстронга, штат Вермонт. Она умеет решать проблемы, и я люблю ее за это.

– Мне нужна услуга, – говорит мама.

– Что угодно.

– Мэри-Энн вернется в школу только в январе. Скоро все равно начнутся каникулы, так что нет никакого смысла идти на занятия. Может она пожить у тебя пару недель, пока я разбираюсь с недвижимостью и ищу новый дом?

– Ого. Ты серьезно?

– Я не могу здесь находиться, – повторяет она.

И я ее понимаю. Папа повсюду. Это дом моего детства, и я отчаянно буду по нему скучать, но мысль о том, что придется жить здесь без отца, невыносима.

– Я подумала, что на каникулы мы поедем к твоей тете. Если ты не против, я скажу остальным членам семьи.

Я киваю. Обычно мы всех приглашаем сюда, но я понимаю, почему в этом году мама не хочет заниматься ничем подобным.

– И Мэри-Энн, конечно, может пожить у меня, – говорю я. – Я поговорю с преподавателями, узнаю, нельзя ли мне приводить ее на уроки.

– Думаю, ей даже понравится.

– Согласен. Она же ботан.

Кажется, это первый раз, когда мы оба искренне улыбнулись за последние несколько дней.

– Я узнаю, сможет ли Диана или кто-то из моих друзей посидеть с ней на выходных, когда у меня матчи.

– Хорошая идея. Спасибо.

– Без проблем.

Мама снова обнимает меня.

– Надо возвращаться.

– Прямо-таки надо?

Мама кусает губы.

– Посидим еще минут пять?

Молча мы усаживаемся друг напротив друга в отцовские кресла. Между нами – журнальный столик, до сих пор заваленный его книгами. Здесь, в этом кабинете, можно притвориться, что папа никуда не делся. Просто пошел проверить один из объектов и скоро вернется, и мы будем вместе ужинать. Мы сидим, пока стук в дверь не прерывает нашу фантазию и не вынуждает вернуться в мрачную реальность.

Глава пятьдесят вторая

Диана

Трещина между нами

Декабрь

Шейну непросто. И на то, разумеется, есть причина. Он только что потерял одного из родителей, и я делаю все, что в моих силах, чтобы ему как-то помочь. На данный момент это значит, что я практически стала мамой для Мэри-Энн, пока Шейн пытается заменить ей отца.

Не худший вариант. Таких чудесных детей, как она, на свете мало. Тем не менее речь идет о Мэри-Энн. Такого ребенка не посадишь на целый день перед телевизором, ее гениальным мозгам нужна умственная нагрузка. Когда есть возможность, я пытаюсь ее развлекать. Шейн – тоже, но у него каждый день хоккейные тренировки, а у меня – чирлидерские. Поскольку одну дома Мэри-Энн оставить нельзя, мы работаем няньками по очереди.

– Я заберу ее из спортзала перед твоей тренировкой, – говорит Шейн в четверг утром, за неделю до конца семестра. – Во сколько подъехать, в четыре?

– Ага. Занятия у меня закончатся в три тридцать, так что туда мы придем к четырем. – Мэри-Энн ходит со мной на лекции по психологии. Для тех, кто изучает кинезиологию, предмет обязательный, и я не сомневаюсь, что