Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

Я медленно подошла к окну и вдруг остановилась – образ очаровательной Се-фэй возник перед глазами. Она была похожа на небожительницу, которой неведомы мирские привычки, а питалась она лишь фруктами. Но вдруг облик ее сменился, и я увидела перед собой невозмутимую девушку в легких широкополых одеждах. Как давно я не вспоминала о ней, но, когда образ ее всплыл у меня перед глазами, кончики моих пальцев похолодели.

– Хуэйянь, – тихо позвала я главную служанку Инь Хуэйянь, – с этого вечера ты должна притвориться караульным и остаться в Чжаоян. Никто не должен узнать о тебе и твоем задании… Особое внимание уделяй тем, кто подходит к принцу. Особенно двум пожилым нянькам.

Покинув дворец Чжаоян, я вернулась в резиденцию Юйчжан. Как же я не хотела оставлять там Хуэйянь – я боялась, что она действительно может что-то выяснить. Меньше всего я хотела бы знать, что опасения императрицы окажутся правдивы.

Я остановилась у кабинета Сяо Ци, собралась с мыслями и только после толкнула дверь, перешагнув порог. Сяо Ци склонил голову над столом, сосредоточившись на документах, – стол был доверху завален свитками и бумагами. Когда он отвлекся и увидел меня, морщинка между его нахмуренными бровями исчезла. Я коротко рассказала ему обо всем, что случилось с маленьким принцем, опустив некоторые факты и не упоминая пожилых нянек. Сяо Ци молча выслушал меня, затем поднял на меня загадочный взгляд и равнодушно бросил:

– Малыш просто хочет больше внимания.

Я вздохнула.

– Ты просто не видел его. Он слишком маленький и худой. Он вызывает только жалость … Представить не могу – повезло ему переродиться в императорском доме или это его наказание.

Сяо Ци ничего не ответил – я знала, что эти слова были ему не очень приятны. Но он решил никак не реагировать. Он посадил меня к себе на колени и нежно, с любовью во взгляде, посмотрел на меня. Чтобы понять его чувства, не нужно было лишних слов.

После ужина я должна была принять лекарство, а Сяо Ци настоял на том, чтобы я выпила его до конца. Оно очень уж горькое – пить невозможно, поэтому каждый раз ему приходится выслушивать, что мне это не под силу. Вечером, когда служанка подала мне лекарство, кто-то пришел ко мне с сообщением. Воспользовавшись этим, я незаметно вылила лекарство в цветочный горшок. Вот только Сяо Ци все равно заметил, что я наделала.

Я показала ему язык и, улыбнувшись, сказала:

– Его невозможно пить. Даже придворный лекарь сказал, что я уже здорова и мне не нужно его принимать!

– Так не пойдет. – Сяо Ци бесстрастно повернулся к служанке и сказал: – Приготовь еще порцию.

Глядя на его серьезное лицо, я состроила грустное личико и упрямо сказала:

– Если я сказала, что не буду пить его – я не буду пить!

– Нет уж! – еще строже сказал он.

– Я уже не маленькая! Не нужно следить за мной! – выпалила я.

Вдруг он притянул меня к себе и поцеловал. Он целовал меня долго, скользнув языком в мой рот, все глубже и глубже, сминая губы и не отпуская, пока я не перестала сопротивляться и обмякла в его руках.

– Ты и правда не хочешь, чтобы я вмешивался в твою жизнь? – Он слабо улыбнулся, но я видела, что он до сих пор сердился на меня. – Я буду присматривать за тобой, даже когда тебе исполнится восемьдесят.

Не зная, смеяться или плакать, я посмотрела на него. От его слов на сердце было очень приятно. Служанка подала новое лекарство – тут уж ничего не поделать, его нужно было выпить. Но я не сдержалась и спросила:

– Что же в этом лекарстве такого, что мне приходится пить его каждый день?

Сяо Ци улыбнулся и сказал:

– Это просто питательный напиток. Ты слишком слаба. Если будешь плохо есть и не выздоровеешь – будешь пить его каждый день.

– Ты что, хочешь меня на тот свет отправить?!

Горе

За десять дней Хуэйянь не обнаружила ничего подозрительного. Я начала думать о том, что придворный лекарь был прав и у малыша действительно врожденные проблемы со здоровьем. Но Ваньжу-цзецзе не унималась и неустанно подозревала любого, отчего страшно пугала своих слуг. Любимые наложницы императора одна за другой обращались к нему с причитаниями, но его величество ничего не мог поделать.

В тот день я собиралась навестить отца. Прежде чем я успела покинуть резиденцию Чжэнь-гогуна, ко мне подбежал посыльный из дворца – он сообщил, что императрица обезумела и заставляла императора казнить Вэй-фэй. Когда я прибыла в Чжаоян, то узнала подробности, оказалось, что Вэй-фэй страшно обиделась на императрицу и при всех сказала о ней: «Сын его величества родился слабым здоровьем. Смерть в младенчестве – обычное явление. Не нужно поднимать столько шума по пустякам». Когда императрице доложили об этом, она пришла в ярость и решила, что это Вэй-фэй и прокляла маленького принца, а значит, заслуживает смертной казни. Император обожал Вэй-фэй и на требование императрицы лишь слегка отчитал ее, и это еще больше разозлило ее величество. Она продолжала настаивать, что Вэй-фэй должна умереть.

Ваньжу-цзецзе была в такой ярости, что никто ничего не мог поделать. Только когда я навестила ее, мне удалось поговорить с ней и умерить ее гнев. Чтобы прекратить конфликт и успокоить людей, император временно отправил Вэй-фэй в холодный дворец и запретил покидать его. С огромным трудом убедив императрицу вернуться в Чжаоян, я горько улыбнулась императору, а он – мне. Мы остались в безлюдном, безмолвном дворце Цяньюань и тихо вздохнули.

– Ваше величество…

Не успела я даже обратиться к императору, как он сразу перебил меня:

– Тут нет посторонних. Мы можем обращаться друг к другу как раньше! Не как император с ванфэй.

В прежние времена я называла его Цзылун-гэгэ. С тех пор много воды утекло, и я давно так не обращалась к нему. А сейчас он как будто ухватился за возможность хоть с кем-то поговорить по душам – он безостановочно жаловался мне на жизнь и непрестанно выражал недовольство тем, как тоскливо быть императором. Он едва вступил на престол, а при дворе уже царила неразбериха. Мятежные войска из Цзяннани еще не пересекли реку, а во дворце и без них содрогаются стены от больших потрясений. Я растерянно слушала его сетования, а сама думала: «Ты император и сейчас откровенно мне лжешь о том, как тяжела императорская судьба, в то время как большая часть государственных дел лежит на плечах