Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

толпу жен. Жены гунов и хоу, а также все, кто был второго ранга и ниже, покорно опускали брови и полы одежд, смиренно склоняли голову и кланялись, мягко отходя, уступая мне дорогу.

Но тут появилась придворная служанка и сообщила, что императрице нездоровится и она не сможет вынести маленького принца для поздравлений. Жены молча обменялись растерянными взглядами. Все, что им оставалось, – передавать поздравления и подарки через слуг, желая императрице и маленькому принцу счастья и здоровья. Дворец Чжаоян оказался не таким радостным местом. Напротив, его словно окутала невыразимая тоска.

Женщины начали удаляться по очереди в соответствии с рангом, как вдруг одна из нюйгуань сказала:

– Юйчжан-ванфэй, задержитесь, пожалуйста. Императрица желает повидаться с Сюань-ванфэй.

Я последовала за ней. Проходя через слои покачивающихся с потолка занавесов, я вдруг услышала, как из-за тяжелой ширмы донесся слабый голос.

– А-У! А-У!

Она вышла мне навстречу в белоснежных одеждах – служанка поддерживала мою цзецзе под руку. Я не видела ее несколько месяцев – она еще сильнее похудела, лицо ее было белым как бумага. Она была похожа на увядший лист, ее словно вот-вот унесет ветром. Я тут же шагнула ей навстречу, но не успела коснуться ее рукавов, как она упала на колени. Ее длинные волосы рассыпались по полу. Схватив меня за руку, она взмолилась:

– А-У, прошу, спаси моего ребенка!

– Императрица!

Я испуганно схватила ее за руку, но она не шевельнулась. Тело ее дрожало, а по лицу катились слезы.

– Прошу, спаси его, спаси маленького принца! Его хотят убить! Никто не верит мне… даже император… А-У! Умоляю тебя! Спаси моего малыша! Не дай убить его…

– Никто не посмеет причинить вред сыну императора. Погляди – с твоим сыном все в порядке.

Я растерянно наклонилась и обняла ее, стараясь утешить, одновременно жестом требуя принести ребенка. В какой-то момент в моих руках оказался крохотный малыш в пеленке из ярко-золотого атласа. Такой легкий, такой маленький – сердце мое невольно сжалось от боли. Я не выдержала и отвела взгляд – мне не хватило сил и дальше смотреть на малыша. И именно в этот момент малыш расплакался, но голос его был не сильнее мяуканья котенка. Ваньжу-цзецзе взяла его на руки, мягко погладила, отчего он заплакал еще сильнее, – личико его раскраснелось, а уголки ротика едва заметно посинели. Я испугалась и невольно потянулась, чтобы обнять малыша, но цзецзе вдруг подняла голову и прикрикнула на меня:

– Не трогай его!

Она настороженно смотрела на меня, отступая назад, – выражение ее лица вмиг изменилось и стало жестоким. Я неохотно отошла в сторону, подальше от нее, стараясь успокоить ее мягким, ласковым голосом. Она еще долго растерянно смотрела на меня и вскоре, наконец, успокоилась. Тело ее продолжало дрожать, глаза налились слезами. Она сильнее прижала малыша к себе.

Я тут же позвала придворного лекаря и нюйгуань вместе с ним, чтобы потребовать от них объяснения. Нюйгуань, перепугавшись, рассказала, что принц родился слабым и никак не мог оправиться от болезни, из-за чего ее величество начала сомневаться и в духах, и в демонах [228]. Она никому не давала малыша в руки и никому не позволяла подходить к нему. Маленький принц плачет без остановки с минувшего вечера. Ему дали немного лекарства, прописанного придворным лекарем, но лучше ему не стало. Напротив – он начал только сильнее плакать.

Нюйгуань нерешительно сказала:

– Императрица все время говорит, что кто-то хочет навредить маленькому принцу…

Сердце мое сжалось, и я спросила:

– Император знает об этом?

Нюйгуань тут же ответила:

– Его величество знает, но… он говорит, что императрица излишне тревожится и потому болтает вздор…

Как оказалось, позавчера Ваньжу-цзецзе приснился кошмар, в котором кто-то убивает принца. Когда она проснулась, то услышала, как малыш бесконечно плачет, и с тех пор начала подозревать, что все хотят причинить ее ребенку вред. Естественно, никто в это не верил. Придворный лекарь сказал, что маленький принц здоров и что все новорожденные неизбежно слабы, им нужно набраться сил. Она рассказала мне о своем сне, и я почти была готова поверить ей – она умоляла меня поверить и глядела с мучительным отчаянием во взгляде… Изучая ее беспомощное выражение лица, мне самой становилось не по себе. Она осторожно протянула мне малыша:

– А-У, пожалуйста, обними его. Он очень хороший… Будь нежной, не напугай его.

Такой хрупкий, мягкий… Я видела в нем черты его родителей, но прикоснуться к его маленьким ручкам, ножкам и личику не смела. Я только могла вот так держать его. У него не осталось сил плакать. Я смотрела на его сморщенное личико, смотрела, как он задыхается от рыданий. Его как будто кто-то очень сильно обидел. Невольно из моих глаз побежали слезы – сердце разрывалось от печали. Как же мне было жаль его. Я была готова заплатить любую цену, чтобы облегчить его печаль. Только теперь я начала понимать чувства Ваньжу-цзецзе. Вот что, значит, испытывает материнское сердце… Она могла тревожиться за своего малыша, могла беспокоиться о нем, а у меня такой возможности не было.

Вскоре прибежал и придворный лекарь. Осмотрев малыша, он в растерянности долго размышлял. В итоге он заключил, что сын императора здоров, но слишком слаб. Вероятно, у него мог быть врожденный порок. Императрица осыпала его вопросами, и он отвечал с тревогой:

– Презренный слуга предполагает, что маленький принц чего-то очень испугался…

С этими словами придворный лекарь упал на колени, боясь поднять голову. Я обменялась с Ваньжу-цзецзе растерянными взглядами.

В Чжаоян полно приближенных императрицы – каждый день, круглые сутки служанки и кормилица присматривали за ним, и никто из посторонних к нему не приближался. Трудно поверить в то, что его кто-то так сильно напугал.

– Его прокляли?! – вдруг воскликнула Ваньжу-цзецзе.

От ее слов у меня лицо вытянулось. Каждый во дворце прекрасно знал, какие за такое могут быть последствия.

Императрица немедленно издала приказ – допросить всех императорских жен во дворце. Даже если придется копать на глубину в три чи [229], каждая наложница, каждая нюйгуань должна нести ответственность. Если кто-то будет вести себя подозрительно – казнить!

Я опросила всех, кто подходил к принцу, но никто не вызвал у меня подозрений – ни кормилица, ни служанки, ни нюйгуань. Эти женщины уже были в летах, и они всю жизнь прислуживали Ваньжу-цзецзе. Особенно две пожилые няньки, которым доверял весь род Се, присматривавшие за моей цзецзе, когда еще была жива Се-фэй. Они начали служить ей, когда она вошла в Восточный дворец и стала женой