Анна и Сергей Литвиновы - Эксклюзивный грех

– Вы-то откуда все это знаете? – перебил Дима. Недоверие к Желяеву, угасшее было, вновь всколыхнулось в нем. “Что, если он просто очки мне втирает? Врет? Сбивает со следа?"

– А весь этот разговор того парня с Коноваловой слышал Шепилов, – спокойно ответил Желяев. – Он подслушивал за дверью в рабочую комнату. Я же тебе говорил, что он тоже был влюблен в Коновалову.

– А вы-то как обо всем узнали? Да в подробностях?..

– Ну говорил же я тебе. Позже я все узнал, много позже. Всего-то пару недель назад. За два дня до того, как Шепилова убили. Шепилов был не из болтливых. Особенно когда дело касалось женщин. Женщин – и денег… Но я забегаю вперед. Вернемся к тому пятнадцатому января… Итак: день экзамена, рабочая комната, вечереет, за окном холодина, ветер… Коновалова объясняется с тем парнем. И ей изменяет выдержка. Она плачет, обвиняет его – однако тот парень спокоен. “Прости, – говорит, – дорогая. Прошла любовь, завяли помидоры. А ребенок – это твоя проблема. Денег на аборт я тебе, конечно, дам, а дальше – как хочешь…” Коновалова тогда просто как с цепи сорвалась. Кричит: я, мол, пойду к ректору. Отцу малолетки, которую этот парень трахал. Я, мол, кричит, ректору все расскажу. В милицию пойду – тебя посадят за совращение несовершеннолетних… А тот парень только плечами пожимает: “Ну и пожалуйста”. Он, конечно, блефовал и в душе ужасно трусил: вдруг его аморальное поведение станет известно. За это тогда можно было, что называется, партбилет на стол положить. И прости-прощай, блестящая карьера… “Ах так!.. – наконец кричит Коновалова. – Выбирай: я или она!” Тот парень спокойно отвечает: “Она”. И поворачивается уходить. И тут Коновалова совсем срывается с катушек. Вскакивает на подоконник, распахивает окно – а дело происходит на шестом этаже – и кричит как безумная: “Я или она?!” Ну, тот парень усмехается и открывает дверь, чтобы, значит, гордо выйти из комнаты. Его, мол, не проймешь истериками и прочими женскими штучками… Шепилов наш, подслушивавший, вовремя отскакивает от двери… И тут… Никто уже не узнает, что там произошло дальше: несчастный случай или вправду самоубийство. Может, ветер подул из-за раскрывшейся двери. А может, она поскользнулась на обледенелом подоконнике… А может, у нее вправду что-то помутилось и она сама шагнула вниз… В общем, она падает из окна… В последний момент цепляется за подоконник… Тот парень подбегает к ней, хочет помочь, втянуть внутрь… Следом за ним в комнату влетает Шепилов… Но поздно. Она падает вниз.

– А не сам ли он столкнул ее?

– Если б так было – уж Шепилов нам с Котовым наверняка б рассказал. Да и следствие бы это установило.

– Так кто он – тот парень? – воскликнул Полуянов.

– Пару минут терпения, Дима.

– Знаете: все, что вы мне, господин Желяев, рассказываете, абсолютно недоказуемо! С таким же успехом я могу сказать, что ее столкнули вы.

– Да. Теперь это можно сказать. Теперь – когда мертв Шепилов. И ваша матушка. И ее бывшая медсестра Раиса Митрофанова. Теперь можно утверждать все, что угодно. Когда их всех убили.

– А моя мама?.. Она-то при чем? Ее-то зачем?..

– Она видела того парня – как он рыдал внизу над телом своей любовницы. Не совсем же бесчувственный он человек… – Желяев поправился:

– Тогда был – не бесчувственный…

– Боже, почему же она в дневнике-то своем о нем не написала! – воскликнул Дима.

Желяев переглянулся с опером Савельевым. Проговорил:

– Ах, есть еще и дневник! А мы гадали: как это вы с младшей Митрофановой так быстро вышли на меня с Котовым!..

Дима спохватился. Понял, что сболтнул лишнее. Упомянув о дневнике, нарушил первейшую заповедь журналистики, расследований и жизни вообще: не выдавать посторонним ненужную информацию.

– Мама писала в своем дневнике о драке? – быстро спросил со своего дивана Савельев. Дима поколебался секунду. Голова болела по-прежнему. Думать, а тем более придумывать и врать было мучительно, и поэтому он сказал правду:

– Да, писала. – И быстро спросил:

– А кто дрался-то на самом деле?

– Коновалову через три дня похоронили в городке, где жили ее родители, – в К., – словно не замечая вопроса, продолжил Желяев. – Поминки проходили в нашем Техуниверситете, в столовой. Студентов было и там, и здесь очень много. Но тот парень ни на похоронах, ни на поминках не присутствовал. Будто он к ней никакого отношения не имеет… Правда, о том, что он с покойной Леночкой связан, никто, кроме Шепилова, тогда не знал. А Шепилов ничего никому не рассказал… Но вот потом, через пару дней после похорон, Шепилов встретил того парня в нашем студгородке. Тот шел себе, довольный, веселый, как ни в чем не бывало. Наверно, новую свою девчонку, пятнадцатилетнюю ректорскую дочку, проводил до дома. Или на свидание к ней шел… Шепилов в тот день был слегка подогретый – пивом и портвейном. Ну, он и бросился к нему – отношения выяснять. Мстить за Ленку. Слово за слово, началась драка. И хотя Шепилов был на голову выше, чем тот парень, – он Шепилова отдубасил. Он был хорошо подготовлен физически: бокс, самбо… И, как мы понимаем – к сожалению, только теперь понимаем, – тот парень, что немаловажно в любой драке, был (и остается!) человеком безо всяких моральных тормозов… Но вот тогда… Тогда, сразу после драки, мы – я, Шепилов и Котов – его пожалели… И мама ваша, Евгения Станиславовна, тоже пожалела… Напрасно, конечно, жалели. Таких говнюков чем раньше остановить – тем лучше. Для всех. Теперь, когда он большую силу взял, остановить его куда тяжелее…

Желяев сделал пару шагов по комнате, задумчиво посмотрел куда-то в сторону. Потом вдруг повернулся к Диме и, глядя ему прямо в лицо тяжелым взором, быстро спросил:

– Что твоя мать писала в дневнике о той драке? Дима пожал плечами:

– Только то, что эта драка была.

– Она называла в дневнике его имя?

– Нет.

– Где находятся дневники?

Дима помедлил с ответом. “Почему я верю им? Почему я Желяеву верю? Потому что голова лопается от боли? Потому, что мне хочется ему верить? Потому, что мне ничего другого не остается? И эта байка о мифическом том парне дает мне надежду?.. А может, все, что мне сливает Желяев, – вранье?.. Может, они оба, вместе с Савельевым, на самом деле работают на него? Или Желяев это все про себя рассказывает? Может, он и есть мифический тот парень? Как мы с Надей и думали с того момента, как Котова убили? И их с Савельевым главная цель: разузнать у меня, где находятся улики – то есть мамины дневники?!” У Димы захолодело под ложечкой.

Значит, опасность совсем даже не миновала?

Журналист грубо ответил:

– Не ваше дело, где дневники. Они – в надежном месте. А если меня убьют – они будут обнародованы.