Пандора - Дария Эссес

сможет предотвратить их похищения. На это тебе тоже всё равно? Всё равно на то, что кто-то может взять в сексуальное рабство ребенка? Ведь пропадали не только взрослые, Эмма. Просто ты единственная, кого мне удалось найти.

Я следила за каждой эмоцией, отражающейся на побледневшем лице. Мне хорошо удавалось читать людей, и как бы Эмма ни скрывала своих ужаса и страха, они отразились в ее стеклянных глазах и уголке губ, нервно подергивающемся вверх.

Она боялась.

Так сильно, что не могла говорить.

Конечно, ее запугали. Круг мог сказать что угодно, чтобы заставить ее молчать – да хоть пригрозить смертью матери. В него входили такие влиятельные и авторитетные люди, что они даже не боялись выставлять свой товар на всеобщее обозрение.

Эмма стояла здесь, прямо передо мной, и ее мог увидеть кто угодно.

Но Уильямсы не боялись этого, потому что…

А кто бы пошел против них?

Совет? Полиция? Гражданские?

Что бы они сделали?

Ничего.

Потому что в этом смысл тайного общества. Не идеология и не принципы, которые оно несет в массы. Да, у Круга Данте была общая цель, но эта цель оказалась далеко не благородной и героической.

Власть.

Медленно выдохнув, я крепче прижала к груди документы и посмотрела за спину Эммы. Что ж, выбора у меня не было. Если она не могла или не хотела говорить, я не собиралась ее заставлять, грозя навлечь на нее гнев Круга.

– Я оставлю тебе номер своего телефона. Если понадобится помощь, без вопросов звони.

Вернув взгляд к Эмме, я увидела ее округлившиеся глаза.

Она чуть ли не плакала.

– Что такое? Эй, ты в порядке?

Проследив за ее взглядом, я нахмурилась.

Эмма смотрела на бумаги в моих руках.

Бегло оглядевшись, она прикусила нижнюю губу и тихо зарычала, будто ведя в голове мысленную войну. Затем сжала мое запястье и потянула за мраморную лестницу в темный закуток.

Прищурившись, я посмотрела на ее предплечье, которое скрывала бордовая ткань. Рукав платья слегка задрался и открыл взгляду татуировку.

Треугольник, пересеченный по горизонтали на девять частей.

Развернувшись, Эмма дрожащими пальцами заклацала по телефону. Она делала это быстро, но немного дезориентировано, словно не держала его в руках несколько месяцев. Или лет.

«Ты его знаешь?»

– Кого? – нахмурилась я.

Эмма кивнула на бумаги в моих руках. Увидев в ее глазах немой вопрос, я передала ей документы. Она пролистала до середины и ткнула пальцем в одно-единственное имя.

Адриан Картрайт.

– З-знаю, – заикнулась я, сразу же почувствовав волнение. – Он управляет вашей стороной города, откуда ты родом. А что с ним не так?

Эмма тяжело сглотнула.

«Держись от него подальше».

– Что он сделал? – напирала я и опустила взгляд на документы. – Здесь написано, что Адриан занимается… поставкой? Поставкой чего? Не может же он поставлять совету оружие? Или…

Я замерла.

– О, блядь…

Какова вероятность, что Адриан поставляет…

Своих же людей?

От этой мысли в горле встал тошнотворный ком. Всё наконец-то сошлось. Люди пропадали из его части города, а никто не знал Синнерс лучше, чем Адриан Картрайт. Он мог собственноручно похищать их и поставлять как моему отцу, так и другим членам совета.

Но если это правда… Он состоял в Круге или выступал посредником?

Блядь, слишком много вопросов.

Эмма зажмурилась и покачала головой.

«Пожалуйста, ничего не спрашивай. Просто держись подальше от него и человека, который завоевал твое доверие. Они хотят тебя обмануть».

Человек, который завоевал мое доверие? Таких в мире осталось немного: Леонор, Алекс и Джереми. Однако был еще один человек, которому я протянула свое кровоточащее сердце, но осталась с черной дырой в груди.

Неужели речь про…

Бишопа?

«Он лгал тебе», – прошептал внутренний голос. – «Что мешает сделать ему это во второй раз?»

Я мысленно усмехнулась.

Говорят, время лечит.

Я так не думала.

Возможно, спустя годы некоторые раны покрываются корочкой, но когда ты слегка согнешь колени, они потрескаются и закровоточат с новой силой. Не так, как когда ты только упал и получил ссадины, но ощутимо – до выступивших на глазах слез.

Понадобится время, чтобы раны затянулись, а если повезет, на их месте останутся шрамы. Только некоторые раны лопаются так часто, что не успевают затянуться.

Рана под названием Бишоп Картрайт трескалась каждый день на протяжении месяца. Первую неделю я провела в общежитии с коробкой мороженого и Лени, которая вытирала мне слезы и покрывала Бишопа самыми изощренными матами.

Из трещин в груди текла кровь, а я только и делала, что захлебывалась ей. Мне не хотелось бороться – потеря близкого человека, в которого я так глупо влюбилась, лишила мир красок и превратила его в обезличенную серость.

Вторую неделю я думала о том, что мы помиримся, а третью – удаляла все переписки и фотографии, на которых он рисовал мои портреты. Так и проходили мои стадии принятия: отрицание, гнев, торг, депрессия… Прямо как во время похищения, когда я приготовилась к изнасилованию, но влюбилась в своего похитителя.

Я знала, что такое стокгольмский синдром.

И знала, что у меня его не было.

Предательство Бишопа ударило по мне так сильно, что каждый вдох заставлял содрогаться от боли, будто легкие пронзили кинжалами. Мысль, что столько времени Бишоп скрывал от меня правду, резала острее ножа, ведь помимо похищения он знал о Круге Данте, но ничего мне не говорил.

Хотя чем я лучше? Тоже молчала.

Когда я начала встречаться с Бишопом, сны с похитителем отступили, но сейчас вернулись с новой силой. Его глаза всегда преследовали меня, однако последний месяц, когда похититель снимал маску в том подвале, я отчетливо видела очерченные скулы и губы, которые с упоением целовала после раскрытия его лжи.

Я пыталась собрать осколки своего сердца и перевязать их золотой ленточкой, но она пропитывалась пятнами крови.

Боль въедалась в мое тело и не собиралась отступать.

Она вила внутри меня плети и стягивала ими грудь.

Сильнее. Сильнее. Сильнее.

– Хорошо, я буду осторожна, – тихо произнесла я, посмотрев на Эмму, и отогнала мысли о Бишопе. Не время копаться в руинах, в которые превратилось мое сердце. – Можно еще кое-что у тебя спросить?

Она неуверенно кивнула.

Я забрала у нее телефон и открыла в галерее фотографию, от которой грудная клетка мучительно сжалась.

– Ты видела эту женщину?

Прищурившись, Эмма заскользила взглядом по экрану. Затем протянула ладонь, и я передала телефон ей.

«К сожалению, нет. Кто она?»

– Моя мама, – прохрипела я, понурив плечи.

Эмма сжала мою ладонь в поддерживающем жесте. На мгновение мне стало легче