Валентина Мельникова - Камень любви

Так что поутру от табора погорельцев разошлись-разъехались в разные стороны две группы людей. Одна, верхами, двинулась на юг, то были казаки Андрея Овражного. Другая, состоящая из посадских жителей и крестьян, отправилась на север, в сторону Краснокаменска.

Ветер что-то лопотал в жидких кронах деревьев, несколько раз жалобно прокричал кобчик и снялся с ветки, полетел низко над скалами. А Мирон все никак не мог отвести взгляд от того места, где стоял острог, где остались могилы Айдыны и многих его товарищей. Сегодня он прощался с лучшими годами своей жизни, прощался с молодостью и юношескими мечтами. И не зря, наверно, вдруг почудился ему голос матушки — мягкий, ласковый, с легкой грустинкой. И старинное казачье предание вспомнилось, которое она как-то сказывала ему в детстве.

«Когда вся северная природа стонет от непогоды, донские витязи встают из забытых потомством могил, садятся на боевых коней и с воем и стоном несутся в облаках на родимый им Дон, — говорила она, поглаживая своего младшенького по белокурой голове. — Тяжело им лежать в сырых могилах на чужой стороне. Скорбные души их пылают старым казацким огнем, спешат слиться со своим братством-товариществом и просят перенести их кости на дорогую родину. Многие во время бурь видели, как казаки, припав к луке, с длинными пиками и сверкавшими саблями неслись на боевых конях среди черных туч на теплый юг. Такова была любовь к Дону старых донских казаков…»

Мирон тяжело вздохнул. Нечасто матушка являлась к нему. А тут вдруг пришла, напомнила о себе. Видно, ждет не дождется, когда сын поклонится заброшенной могиле. Но вернется ли он когда-нибудь в родные места? Умоется ли теплой донской водицей? Упадет ли на колени перед ветхим крестом?

Глядя на степь, на Абасуг, на причудливые башни облаков на горизонте, он шептал слова молитвы:

— Господи Боже Великий Царю, Безначальный! Пошли, Господи, Архангела Твоего Михаила на помощь рабу Твоему Мирону изъяти мя от враг моих видимых и невидимых. О, угодный Михаиле Архангеле, буди ми помощник во всех обидах, в скорбях, печалях; в пустынях, на распутьях, на реках и на морях — тихое пристанище. Святый Архангеле Божий Михаиле, если сродники и товарищи мои находятся в огненном озере, то выведи их из вечного огня своим благословенным крылом и приведи их ко Престолу Божию и умоли Господа нашего Иисуса Христа, чтобы простил им их грехи. О, Великий Михаиле Архангеле, помоги мне, грешному рабу твоему Мирону, избави мя от труса, потопа, огня, меча и врага льстивого, от бури, от нашествия и от лукавого. Избави мя, раба твоего Мирона, великий Архангеле Михаиле, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Облака клубились, росли, принимая затейливые формы, а Мирону казалось, что в небе, в блеске мечей и доспехов проходит крестоносное войско Архистратига, готовое к вызову вражды и к угрозам темной ненависти. Сотни обнаженных стальных клинков, сверкнув, взметнулись бы вверх при любом посягательстве черных сил на святую веру.

Белое воинство двигалось по небосводу во всем своем величии и могуществе. Ни один человек на свете еще не знал, что готовит ему завтрашний день, но небесная гвардия была, как всегда, на страже, на извечном посту своем у Престола Господня. В золотых кирасах и шлемах отражалось лучезарное солнце, а Мирону чудилось, что снова слышит он призыв Архистратига: «Прими оружие и щит и восстань в помощь Мою! Восстань!»…

Глава 40

— Таня! Таня! — ворвался в сознание чей-то голос, и она с трудом разлепила веки.

Над ней склонилась Ева со стаканом воды в руке.

— Очнулась! — с облегчением произнесла полька и, подведя ей руку под спину, помогла подняться.

Татьяна села. На удивление, голова не кружилась, но во рту пересохло, и она с жадностью опустошила почти до дна стакан, который ей поднесла Ева. Затем огляделась. Штабная палатка — вот где, оказывается, она сейчас находилась. И топчан, на котором она лежала, похоже тот, на котором спал Анатолий. Вон в изголовье его куртка брошена, а на полу — кеды. Но где же он сам?

Она перевела взгляд на Еву.

— Что случилось?

— Ты ничего не помнишь? — поразилась та.

— Помню, — поморщилась Татьяна и только тут заметила, что правая рука перевязана бинтом, сквозь который проступили ржавые пятна крови. — Откуда это?

— Поранилась, когда Пал Палыч отшвырнул тебя, — сказала Ева и ее глаза потемнели от гнева. — Ударил ногой, тупая травма живота. Я тебя осмотрела, вроде все обошлось. Но надо все-таки обследоваться. Как сейчас, боль где-нибудь чувствуешь? Когда лежишь или двигаешься? Не тошнит? Голова не кружится?

Татьяна отрицательно качнула головой и отвела руку Евы, которой та продолжала поддерживать ее под спину.

— Ничего не болит! Ни голова, ни живот! Чувствую себя абсолютно здоровой, только пить хочется.

И вновь потянулась к стакану, допила остатки воды.

— Хорошо, если так. — Ева забрала у нее стакан и неожиданно смущенно произнесла: — Пока ты лежала без сознания, сильно бредила! Имена какие-то повторяла, даже ругалась. Я поняла, тебе привиделась Айдына. Но кто такие Мирон, Мирген, Киркей? Ты так плакала! Я, честно, перепугалась!

— Сколько я была без сознания?

— Часа два, и все время что-то говорила, кричала даже и, знаешь, не всегда по-русски! Я даже не поняла, на каком языке…

— Толик слышал это? — спросила Татьяна сквозь зубы и отвернулась, чтобы скрыть отчаяние.

— Нет! Он сейчас с полицией. Допрашивают бандитов!

— Да? — обрадовалась Татьяна, мигом забыв о своих страхах. — Их всех схватили?

— Всех, — улыбнулась Ева, — до единого. Правда, Пал Палыч слегка обгорел. Машина свалилась в обрыв и взорвалась. Митяй успел его вытащить. Но Толик едва не порвал его. Еле успокоили!

— Я слышала взрыв, — задумчиво сказала Татьяна. — А еще я видела всадников с саблями. Они скакали в нашу сторону. Или мне привиделось?

Ева рассмеялась.

— Так это Каскар с друзьями. И не сабли то были, а косы. Парни отправились поутру травки накосить, а тут Севка прибежал. Вот они и примчались на помощь с тем, что было в руках. Но мы и без них управились. А через полчаса и полиция подкатила!

Ева присела рядом на топчан, дотронулась до забинтованной руки.

— Жаль, пришлось рубашку испортить, разрезать рукав, чтобы обработать рану. Но ничего страшного. Просто глубокая ссадина! — и обняла ее за плечи. — Ты молодец, Танюха! Признаюсь, считала тебя изнеженной городской барышней, а ты оказалась настоящим бойцом!

— Ева, мне надо с тобой посоветоваться, — Татьяна судорожно перевела дыхание. — Ты говоришь, что я бредила. Но это иное… Не знаю как объяснить… Ты медик, ты должна понять. Я не сошла с ума, правда!