Майор, спеши меня любить (СИ) - Кир Хелен

- Задача в другом, – спокойно говорю. – Ян, мне нужно знать правду. Всю. Если ты что-то скроешь, легче не будет.

- Михаил, – поднимает огненно-синий взгляд, – спрячьте меня. Мне больше не к кому обратиться.

- Ты кто такая на самом деле? Что ты от меня скрываешь?

Вздыхает. Теребит рукава, словно сил набирается. Часто-часто дышит, а я как последний урод пялюсь на вздымающуюся грудь. Дергаю горлом и с силой отвожу взгляд. Не пугай же, придурь. Яна еле дышит от страха.

- Одинцова Яна Александровна. Год рождения 2004. Город Н … ск. Отец. Одинцов Александр Михайлович. Лежит в коме. Уже давно. Врачи прогноза не дают. Жизнь поддерживается аппаратами. Мама умерла. Мачеха Крюкова Ядвига Самуиловна. Отношения не сложились. Я в шестнадцатилетнем возрасте была отправлена в религиозную школу за плохое поведение.

- Подробнее.

- Ядвиге не нравилось, что я бунтовала.

- Как?

- Ярко красилась и начала курить.

- Дальше.

- Она выражала беспокойство и заботилась о моей благочестивости. Говорила папе всякое … Что с пути собьюсь и все такое.

Ох, ты. Картина маслом. Везде один и тот же сценарий. Интересно, она ее за подснежниками во благо праздника посылала в лес?

- Что отец?

- Ему было всегда некогда. Он работал. Полностью переложил воспитание на мачеху. Папа после смерти матери закрылся полностью. Мы почти перестали общаться.

Ну, база, чё. Неудивительно.

- Откуда религиозная школа?

- Я не знаю, но кажется, что один из родственников Ядвиги там главный.

- А потом?

Она начинает трястись. Такое бывает, когда уводишь собеседника с удобной тропы. То есть он может говорить ровно и спокойно до комфортного момента, потом начинается игра мимики, жесты, меняется тональность и так далее. Яну колотит не переставая. Как бы жаль не было, но я должен знать.

- Кто такой Никодим?

- Пожалуйста, я не готова, – машет головой. – Я прошу вас. Пожалуйста!

Ладно. Хватит. Прекращаю не потому, что …

Бляха, что сочинять. Мне жалко. Всё?

Пусть я в моменте самый хуевый следак, все равно прекращаю.

Встаю, резко отодвигая стул. От злости клокочет.

На первый взгляд: неугодную девчонку сплавили в школу, а потом в секту, там никто не найдет. Все слишком просто. А где кажется слишком просто, там пиздецки глубокое дерьмо.

Одинцов … копать не перекопать. Не столько много у него денег, чтобы заинтересоваться им раньше, но вырисовывается подноготная так себе. Пованивает.

- Ян, нужно информации больше.

Колотится. На расстоянии улавливаю волны, как пригоршни воды, которые плещут в лицо после жесточайшего похмелья. Мощные, отрезвляющие, но ни хера не помогающие.

Жду пока сойдет первый припадок. Лучше не мешать. Тонкая женская натура, тем более почти сломленная может выдать непредсказуемое.

Считываю эмоции, как языком слизываю. Давай, Яна, говори.

И хрен она прокалывается. Фанатично сверкая синими бомбами, требует.

Не просит. Требует.

- Так что? Поможете.

10. Федя вам не Миша.

- Одевайся.

Громобой пронзительно смотрит, и меня пробирает. Одеваться в смысле? За окном ужасная погода и все еще хочу спать после бессонной ночи, куда Миша собирается меня везти. Перебираю ногами, как стреноженная лошадь. От растерянности опускаю руки, я их почти не контролирую. Повисают безвольными плетьми вдоль тела.

А если Михаил решил избавиться от докуки? То есть от меня. Зажмуриваюсь от предстоящей жести. Обреченно понимаю: зачем ему со мной возиться. В голове скачут мысли, как сбежать по дороге. Может удастся ослабить внимание и смотаться. Я должна что-то выдумать, потому что в прямом смысле парализует – не хочу туда. Не хочу.

- Слишком громко думаешь, Ян.

А? Поднимаю голову. Внимательный взгляд проникает за пазуху. Громобой разделывает под орех, я аж сжимаюсь.

- Ян.

- Ты же не отдашь меня?

Вырывается неосознанно. На данный момент очень важно понимать, решится слить докуку или нет. Напряженно выдыхаю воздух, скрещиваю взгляды с нерушимой скалой и требовательно вопрошаю. Моя наглая требовательность от великого страха. Придумываю на ходу, что пообещать, если не захочет.

- Одевайся, – спокойно говорит. – Пока ты со мной, бояться нечего.

- Михаил, – срываюсь в след за ним, беру за руку.

Обхватываю большую ладонь и будто на твердую стену натыкаюсь с размаха. Торможу на максималках, но токового контакта не избежать. Замираем на миг, укутываясь в пелену, пеленгуем друг друга. И я проваливаюсь.

Пол из-под ног ускользает. Плывет. Стопами ярко ощущаю, как плавится ламинат. Это невозможно. Миша действует на меня, как огнедышащий дракон. Сам того не понимая, растворяет до микрочастиц.

Громобой медленно вытягивает свою лапу, мои кисти повисают в воздухе. Остаюсь пустой, будто лишаюсь вселенской опоры. Что за чертовщина, м? Вздрагиваю. За такое слово Никодим выпорол бы меня розгами, как случалось, когда оступалась по его мнению. Стряхиваю с себя морок прошлого, опираюсь о стену.

- Обувайся, Ян.

Дрожа, всовываю мгновенно вспотевшие ноги в ботинки. Шнуровать не могу, запутываюсь. Поддеваю ленты, сую за отвороты берцев.

- Идем.

Миша как обычный человек слова не произносит. Громобой их роняет. Тяжело и гулко.

Молча выходим из квартиры. Он прощелкивает замок. Звук раздается по подъезду эхом, которое назойливым скрежетом остается в ушах, вызывая воспоминания.

- Наказана!

- Выпусти меня. Вы не имеете никакого права меня здесь удерживать, – ору, как резанная.

Обдираю длинные стилеты, размазываю яркие стрелки по векам, молочу кулаками, что есть силы. Страшно! Где Ядвига? Где все? Они обещали, что все будет нормально.

- Не беснуйся, болезная. Смирись. Возьми одёжу. Сыми срам, что на тебе, грязная твоя душа.

В дыру просовывают грубые вещи. Юбка до пят, страшная кофта и платок. Жилетка ватная!

- Не буду тряпье это носить. Верните дубленку!

- Будешь, – ухмыляется бородач. – Еще как будешь. Никодим из тебя дурь-то выколотит. Сестра предупредила … А, ладно, – машет рукой, спешно удаляется.

Ржавая щеколда с визгом проезжает по двери.

Как замороженная ступаю по снегу. Скрипит.

Юматов сажает меня рядом с собой. Куда-то везет, мне становится все равно. Жизнь расплывается, и воля уходит. На смену приходит ненавистное равнодушие. Ненавижу чувство безразличия, только бороться сейчас с апатией смерти подобно. Ноги такие слабые, руки безвольные, голова пустая.

Мы едем недолго. Пока Михаил паркуется, собирает мелочи на по машине, рассматриваю здание. Серое, неприметное и страшное. Из веселого только тисненые буквы на табличке. Миша тут работает.

Пришла пора платить за гостеприимство, так?

Голова падает на грудь. Ну я же взрослая, понимаю, что сама у него осталась, сама просила помочь. Громобой не может просто так держать меня, тем более при тех обстоятельствах, когда обнаружил.

Молча выхожу из автомобиля.

- Идем.

- Миша, – торможу, потому что замыкает.

Упираюсь пятками. Сжимаю рукав Юматова изо всех доступных сил. Ищу его взгляд, впиваюсь. Всем видом немо кричу «пожалуйста»!

А что значит это «пожалуйста» я и сама не знаю.

- Не бойся, Ян. Так надо. Иначе не смогу помочь. Считай, что выполняю свою работу.

Спокойно говорит. Весомо.

Он прав, да. Но в очередной раз хочу убежать. Не надо ему знать! Больше всего не желаю открытия брезгливой правды. Я грязная. Грязная! Он же станет презирать меня. И все тайны моей семьи всплывут. Как на отце отразиться? Пусть он в коме, но есть же надежда, иначе не держали бы столько на аппаратах.

- Яна.

Строго смотрит в глаза. Бегло осматриваюсь, неожиданно для нас обоих совершаю дикий отчаянный рывок. Миша мгновенно перехватывает ускользающую ладонь, крепко притискивает, гневно прикрикивая.