По лезвию судьбы (СИ) - Ларгуз Ольга

— Ты не одинока, Ника! — голос мамы сейчас напоминал строгую учительницу, которая отчитывала двоечника, в который раз не выучившего урок. — Хватит себя жалеть! Смотри по сторонам! Ты живешь в огромном мире, в котором можешь быть счастливой! Иди в душ, приведи себя в порядок, а то от тебя уже дурно пахнет, — она демонстративно сморщила нос. — Потом приходи на кухню, поужинаем.

Вы замечали, что у боли есть запах? Липкий, тяжелый, вязкий, похожий на запах плесени, гнили. Вода очистила кожу, промыла волосы, но не унесла с собой боль. Переодевшись в домашний костюм, я пришла на кухню. Не помню, что ела. Кажется, это был плов, но не точно. Еда не имела вкуса, я поглощала ее, как огонь пожирает дрова, чтобы не погаснуть. Скоро вернется Рома, и я не имею права пугать ребенка, в этом отец был прав.

Потом мы с мамой смотрели кино. Я выбрала старый музыкальный фильм «Тридцать первое июня». Хотелось отключить мозг, включить душу, поэтому я предпочла музыку. Старые песни, наполненные смыслом.

Мир без любимого –

Солнце без тепла,

Птица без крыла.

Край без любимого –

Горы без вершин,

Песня без души.

Птица без крыла… Сколько раз смотрела фильм, слушала песню и только сейчас обратила внимание на эту строчку. Она про меня. Пернатая лишилась не только крыла, но и части души. Меня снова развезло, размазало. Я ревела, не скрывая слез, надеясь, что вместе с соленой водой выйдет хотя бы немного душевной боли.

=50=

Фильм закончился. Принцесса Мелиссента встретилась с Сэмом на звездном мосту, перешла в его мир, любовь и счастье восторжествовали. Титры медленно бежали по экрану, когда я встала и ушла в ванную комнату. Нужно умыться, привести в порядок лицо, ведь скоро приедет мой сын.

Сейчас Рома стал той точкой опоры, на которой держался шаткий баланс моего разлетевшегося вдребезги мира. Глупо? Может быть. Я была слабой, и на это время ребенок побудет моим вторым крылом. На короткое время… так я себя уговаривала, возвращаясь в гостиную. От пристального взгляда мамы ничего не могло скрыться.

— Ника, подумай о Мише…

Ну зачем она так? Это больно! Всякий раз, когда звучало имя мужа, у меня останавливалось дыхание, сердце снова разлеталось в ошметки, а слезы поднимались из глубины. Я сделала глубокий вдох и обняла себя за плечи.

— Я все время о нем думаю.

— Нет, ты послушай меня, — мама сцепила пальцы и сердито сверкнула глазами. — Больше трех лет твой муж был рядом, зная, что может умереть в любой момент, — я всхлипнула и кивнула, подтверждая ужасную истину, — но за все это время он ни разу не позволил тебе почувствовать своего страха и напряжения. Так? — я снова кивнула, напоминая китайского болванчика. — Он отдавал жизнь вместе с любовью и заботой, а взамен попросил отпустить его без слез и страданий. Быть счастливой женщиной, а не похоронить себя во вдовстве. Неужели его просьба не заслуживает того, чтобы быть исполненной? Или страдание — твой выбор? Подумай, дочка, — мама встала с дивана и бросила взгляд в окно. — Сегодня я переночую в комнате Ромы, а завтра утром уеду домой. Ты уже не ребенок, Ника. Жизнь преподносит сюрпризы и наносит смертельные удары, но даже после этого она прекрасна.

Это было жестко, даже жестоко. Но… мама была права в каждом слове. Кивнув, я поцеловала ее в щеку и ушла в спальню. С завтрашнего утра нужно начинать новую жизнь. Не знаю, как это сделать, но я должна. Ради Ромки, исполняя желание Марса, ради себя.

Всю ночь спала без сновидений, словно провалилась в темный колодец. Наверное, так было лучше всего, потому что утром я открыла глаза, в которых не было слез. Часы показывали почти десять, спальня сына уже пустовала, в ванной работала стиральная машина. Понятно. Мама ушла, сменив постель. Соберись, Ника, ты сможешь!

Странное состояние. Я не плакала, но слезы были где — то близко. Одно неосторожное движение, слово, взгляд, и они готовы пролиться, иссушая кожу, опустошая душу. Привычный завтрак, состоящий из творога и кедровых орехов, чашка кофе. Потом я залезла на широкий подоконник, подтянула колени к груди и смотрела на апрельскую Москву. Жизнь кипела, била ключом, а я просто наблюдала. Звонок по мессенджеру выбил из состояния созерцания и заставил вздрогнуть. Свекровь. Нинель Серковская, в девичестве — Марсова. Сделав глубокий вдох, я приняла вызов по видео из далекого Израиля.

— Ника, здравствуй, — прошептала пожилая женщина и заплакала. За ее спиной стоял свекр, Матвей Серковский. — Детка… мне так жаль…

Я обещала себе сдержаться, но не смогла. Мы смотрели друг на друга и ревели.

— Спасибо, что сделала Мишу счастливым, — всхлипнула она и спрятала лицо в ладонях.

— Вам спасибо за сына. Он был… — не закончила фразу, меня унесло в эмоции. Опять. Говорить о Мише в прошлом времени было невыносимо… Сидя дома то и дело ловила себя на мысли, что прислушиваюсь к тишине: вдруг в замке повернется ключ, широкие плечи мужа перекроют прихожую, а все произошедшее окажется дурным сном.

— Он с нами, девочка, — вторгся в наши всхлипы голос свекра. В его руках я увидела такую же канопу, что передала мне мама. — Сегодня мы с ним попрощаемся…

Как и кто успел перевезти прах Миши в Израиль? Судя по всему, в инструкциях, оставленных моим мужем, был и этот пункт.

— Я тоже. Я тоже сегодня…

В эфире повисла тяжелая пауза. Что еще сказать? Да и нужно ли? Не знаю. Я молчала.

— Не забывай нас, Ника. Приезжайте вместе с Ромой в Хайфу, — решил подвести разговор к финалу свекр. — Всегда вам рады.

— Спасибо. И вы приезжайте. Берегите себя, будьте здоровы, — выдохнула я и потянулась к красной кнопке, услышав напоследок. — Будь счастлива, Ника.

Еще один шаг в новую жизнь сделан. Я написала Евгению, что собираюсь прогуляться пешком, переоделась в джинсы и свитер, выдернула из гардеробной первую попавшуюся куртку и вышла на улицу. Сколько часов я бесцельно бродила по улицам Москвы — не знаю, но нагулявшись до боли в ногах, развернулась к телохранителю.

— Домой.

Теперь он вел меня, выбирая короткий маршрут, потому что к этому моменту я полностью потерялась в пространстве.

— Мне нужен пешеходный мост через реку, — озадачила я Евгения перед тем, как зайти в квартиру.

— Какой именно, Вероника Сергеевна?

— Ближайший подойдет. Сегодня в одиннадцать вечера поедем на мост.

— Хорошо. Напишите, как будете выходить, я встречу.

Легкий перекус восполнил силы, душ взбодрил. Время до вечера я потратила на фильмы, почитала автобиографию Майи Плисецкой, что дала мне Лиза Серковская, вернее, уже Арбатова. Старая тяжелая книга с автографом великой балерины — раритет, давно снятый с печати. Будильник в телефоне мелодично тренькнул, отмечая час икс. Пора одеваться.

Евгений встретил меня у двери лифта и проводил к машине. Место рядом с водителем оказалось занято незнакомым седовласым мужчиной, одетым в черные джинсы и водолазку, в темное шерстяное пальто. Весна в этом году была поздней, с холодными ветрами и частыми дождями.

— Начальник вашей охраны, Леонид Макарский, — представился мужчина. Выйдя из салона, он распахнул пассажирскую дверь.

Я хотела спросить, зачем он тут, но прижала к груди канопу и промолчала. Какая разница, зачем? Мне все равно.

Перед въездом на мост машина остановилась, я вышла в сопровождении начальника охраны. Фонари освещали путь, тонкий серп луны скрылся из вида за большим ночным облаком. Я медленно делала шаг за шагом по пустому тротуару, переходя из одного круга света в другой, словно шла на эшафот. Почти полночь. Народа нет, редкие машины спешили перебраться на другой берег. Макарский бесшумно шел следом…

На середине реки я остановилась и достала из — за пазухи погребальную урну. Сама не заметила, как спрятала ее под курткой, словно котенка согревала своим теплом. Поверхность реки блестела черным зеркалом. Наверное, так выглядят воды реки Стикс.

— Миша… Мой любимый Марс, — я подошла к перилам моста и вытянула руки с урной. Нужно отпустить, просто расслабить пальцы. Вода к воде. Боже! Опять слезы! Я должна расстаться с тем, кого любила, отпустить его душу, но как это сделать, если наши души скреплены любовью? Не могу!!! Я ревела, глядя в темное небо, судорожно цепляясь за прошлое.