Бабочка огня - Маша Ловыгина

с работой встал очень остро. Не знаю, сколько я продержусь в этом доме, но надеюсь, что справлюсь.

Все, что произошло за эти годы после того, вполне обычного дня, четыре года назад, видятся мне словно сквозь туман.

Почему я все время вспоминаю именно тот день? Наверное, потому что именно он оказался каким-то особенным, светлым, что ли, в череде других. Тот случай заставил меня поверить, что я не совсем пропащий человек, и где-то на небесах, возможно, для меня уготовано что-то хорошее. И для Таньки тоже...

Глава 4

Рита

Солоники, четыре года назад

Я юркнула в дальнюю аллею, чтобы ненароком не столкнуться с отдыхающими или с персоналом. С охраной у тети Гали свои отношения, я в них не лезу и стараюсь лишний раз не светиться, чтобы не создавать ей проблем.

Обошла здание, стараясь не обращать внимания на музыку и смех. Он доносился с балкона, куда несколько молодых мужчин вышли покурить. Гладкие, сытые, пьяные – они вызвали у меня лишь раздражение. Я никого не винила в том, что находилась с ними по разные стороны «баррикад». Они – гости, отдыхающие, а я местный планктон.

Мать как-то сказала, что с моей внешностью я могла бы найти себе мужика поприличнее и свалить подальше. В Москву или в какой-нибудь другой большой город. Жила бы себе припеваючи и в ус не дула. Типа паспорт есть, значит, взрослая. Что я могла ей ответить, да и был ли смысл что-то объяснять? Ничему человека жизнь не учит, но советы раздавать – это всегда пожалуйста. Особенно, когда поддаст хорошенько. Прям так я ей Таньку и оставила, ага! Танька тихая, что мышонок. А вокруг голодные коты, ядрена кочерыжка!

– Эй, красавица! – окликнули меня с балкона, когда я шагала в направлении служебного входа.

По инерции подняла глаза. Отвечать я не собиралась. Тухлый номер, потом не отвяжешься.

– Вы здесь отдыхаете? – не унимается какой-то столичный перец в светлой рубашке с закатанными рукавами. В одной руке у него был бокал, а во второй сигара.

Конечно, отдыхаю, разве не видно? На мне шитый-перешитый застиранный сарафан и рваные растоптанные кеды без шнурков. Впрочем, уже достаточно стемнело, а я сторонюсь света, льющегося сверху из круглых плафонов. Мне и осталось-то пройти всего с десяток метров. Но я могу разглядеть его даже в темноте. Зрение у меня как у кошки.

Ой, сразу дед Толя вспомнился! Это он меня Кошкой называл. За невысокий рост, за гибкость, зеленые глаза и привычку чуть что – выставлять когти. Дед у меня был что надо. В свое время отсидел червонец, но дело было мутное, спекулятивное. Сейчас за это не сажают, сейчас этим живут. Если бы дед Толя был жив, глядишь, мать моя и не съехала бы с катушек окончательно... А меня он любил, говорил: лучше одно око да свое, а не чужих два. У нас с Танькой его отчество, хоть на это у матери ума хватило. Куда как приятнее носить его фамилию, чем непонятно кого. Ну, может, и понятно, я, например, знаю, что моего так называемого папашу звали Димой, но ровным счетом ничего к нему не чувствую. То ли дело – дед! Благодаря ему, у нас есть дом и, смешно сказать, хоть какое-то уважение. Иначе бы совсем худо было. Впрочем, куда уж хуже.

Эх, дедуля, знал бы ты, каково нам нынче живется...

В общем, успела я того парня на балконе рассмотреть. Симпатичный, взрослый. Мне тогда любой старше восемнадцати мужиком казался. А на мужиков у меня к тому времени сформировалась стойкая аллергия, каким бы симпатичным он ни был. Так что... Адьос, амиго!

– С кем это ты тут любезничаешь? – подошел к нему другой, но его я уже разглядывать не стала, вошла в служебку и, перепрыгивая через ступеньки, понеслась на кухню мимо сложенных к утренней машине огромных тюков с бельем. О симпатичном молодом мужике в светлой рубашке я в ту же минуту и думать забыла.

На кухню, само собой, даже не сунулась. Помаячила в дверях, чтобы тетя Галя меня заметила. Работала она главным поваром, была женщиной крупной, с толстым лоснящимся лицом, выкрашенными хной огненными короткими волосами и крепкими нервами. Чтобы руководить кухней и другими поварами, иметь параллельный доход и при этом не испортить отношения с начальством, следовало обладать колоссальной выдержкой и характером. Тетя Галя именно такая: пробивная, как танк, и хитрая, как старая лиса.

Я стояла и смотрела на то, как молодые официантки вбегают с пустыми, а выходят с полными подносами, вихляя обтянутыми юбочками задницами и выпячивая грудь. Была у меня мысль устроиться сюда, тоже официанткой, но тетя Галя же и отговорила. Мол, не услежу за тобой, а потом отвечай. Так-то она права, к тому же в курсе про ту историю со снятым скальпом.

– На вот, – сунула она мне в руки пакет. – Тут картошка, куриная обрезь и хлеб. Еще вчерашняя выпечка. Возьми себе сколько надо, остальное ко мне отнесешь.

– Теть Галь, еще бы чекушку, а? – Жалобно заныла я.

– Ох, Ритка, – тяжело вздохнула тетя Галя. – Ладно, где-то тут у меня оставалось.

Оставалось у нее, конечно, прилично. В «Горном» гуляли дни и ночи напролет, и спиртное лилось рекой. Всем хватало. Официантки по-тихому прибирали со столов ополовиненные бутылки, а потом на чистом глазу спрашивали, будут ли гости заказывать еще.

Тетя Галя вытащила откуда-то бутылку, понюхала, поморщилась, заткнула пробкой и сунула мне.

– Спасибо, теть Галь! Я вам завтра все грядки прополю, – пообещала я, а свои обещания я всегда выполняла.

Прижимая к себе пакет с едой и бутылку, я спустилась и осторожно выглянула за дверь, чтобы проверить, нет ли кого на улице. Затем шмыгнула в кусты и пробралась до забора. Просунув пакет через решетку, отряхнулась и спокойно пошла на выход. Теперь оставалось миновать охрану, забрать свои «напитки покрепче» и двигать домой.

Спустившись на пляж, я некоторое время стояла, вдыхая морской воздух, пока живот не скрутило голодным спазмом. Вообще-то я могу подолгу ходить голодной, но, когда от пакета пахнет курятиной, перестаешь соображать что-либо и думаешь только о том, чтобы наконец поесть. Достать, что ли, хоть кусок хлеба и пять минут посидеть, вытянув ноги, думала я, уже поддавшись искушению.

«Горный» возвышался над пляжем и горел яркими огнями. Музыку было слышно даже здесь, в кустах, где