Сладкий - Маша Ловыгина

Незачем. Дружбы он тут ни с кем водить не собирается. Пусть оставят его в покое и сами живут спокойно.

Злой он стал, как цепной пес. Были бы живы родители, пожалели бы. Он бы им в колени ткнулся как щенок бездомный... Только ведь он бездомный щенок и есть. Подобрали, обогрели, человеком сделали. Отец от инфаркта умер, мать годом позже. Так тосковала по нему, что спала с его фотографией. Да, были они уже не молоды, но, черт возьми! – Егор тяжело вздохнул, – за такую любовь и умереть не страшно

В избе было хорошо. За ночь печь немного остыла, но не настолько, чтобы опять ее загружать. Накануне вечером протопил, так что хватит еще. Хорошая печка. Хоть с виду и неказистая, а сделана на совесть. На Сладком вон редкий дом с такой-то печью. И ничего, справляются. И он справится. Нужно просто еще немного времени. Скоро Новый год. Вот с него все и начнется. Новое... Развод, дележка... Клиника, пропади она пропадом...

Взгляд его зацепился за собственное отражение в маленьком зеркале с отбитым уголком. Странно было осознавать, что этот отшельник еще совсем недавно ходил в белом халате и тщательно берег свои руки. Но что-то изменилось в нем именно здесь, на Новоозере. Все было сложно, но ему, Егору Столетову, здесь было хорошо.

Вот и долой его, зеркало это! – Егор отодрал его от стены, и оно развалилось надвое в его руках. Как и его жизнь.

Подарок от лешего

Внезапно от раздумий Егора отвлек донёсшийся со двора непонятный шорох. За время, проведенное наедине с природой, он уже привык к той необыкновенной музыке, которую круглосуточно издавал лесной оркестр, и сознание успевало с точностью определить, что это – шум листвы или упавшая шишка, шелест крыльев или оханье и скрип деревянных стен и балок в моменты изменений погоды. Все эти звуки Егор знал и помнил с детства, потому что этому его научил отец, равно, как и всему остальному, чему старший мужчина должен научить младшего – профессиональным и житейским навыкам, отношению к миру и людям, выдержке и трезвому взгляду на вещи. Только вот личная жизнь, к сожалению, не поддавалась логике и пониманию – любовь, или то, что за нее принимается, порой запутывает человека похлеще любого карточного шулера.

Егор прислушался: звук повторился. В заиндевевшем окне будто мелькнула тень. Рука сама собой потянулась к охотничьему ружью.

«Волки?» – промелькнула ставшая уже привычной мысль. О таких вещах не следует забывать, особенно когда окрест на несколько километров лишь глухая лесная чаща. Запах свежей крови для хищника притягателен на любом расстоянии, так что нечего удивляться, если кое-кто из серой братии не смог удержаться от соблазна и приперся сюда из желания подкрепиться.

В любом случае, следовало хорошенько шугануть проходимца, чтобы и другим неповадно было.

Держа дуло перед собой, Егор вышел в небольшие сенцы. Осторожно переступая по застывшим, въевшимся в землю деревянным доскам, он приблизился к входной двери и замер на несколько секунд. Затем, пнув ее с ноги, тут же вдавил приклад в плечо. Палец дрогнул, но замер в последнюю секунду.

От увиденного Егор остолбенел, а затем и вовсе опустил ружье.

Вокруг деревянной колоды метался черный пес – худой до такой степени, что ребра выпирали с двух сторон, словно два бурдюка, неизвестно как державшихся на обтянутом кожей и свалявшейся шерстью скелете, да и на спине можно было пересчитать все острые позвонки. Приседая на задние лапы то ли от слабости, то ли от хвори, пес тянул носом воздух и клацал зубами. Не успел Егор опомниться, как он стал заглатывать комья снега, пропитанные заячьей кровью.

К горлу подступила горечь.

– Эй, не-не, брат! Ты зачем... фу! – крикнул Егор, и пес тут же отскочил, но, запутавшись в собственных лапах, повалился и тяжело задышал.

Он сглотнул и перехватил ружье в другую руку. Держа пса в поле зрения, обошел животное. Псиное дыхание облачками вырывалось из черных ноздрей и пасти, но пены, как боялся Егор, не оказалось. Вокруг собачьей шеи он заметил даже не ошейник, а толстую бечевку, которая практически вросла в загривок.

«Это наш, материковый, – подумал Егор. – На Огненном собаки на довольствии. Там народ сам жрать не будет, а собаку накормит. На Сладком тоже все четвероногие наперечет. С какой-то деревни убег парень...»

– Убег? – задал он вопрос спокойным голосом и подошел к калитке. Постоял там, рассматривая кривую цепочку следов

Нападения он не боялся. Пес был вымотан и истощен. Однако быть уверенным в том, что тот не укусит, было по меньшей мере глупо. Такие бродяги, как этот, будут защищаться до последнего. Вон как зыркает на него мутным желтым глазом.

– Что же мне с тобой делать? – снова сказал Егор и обернулся к дому. Подумав, вздохнул: – В общем, я тут один живу, гостей не ждал. Да и гостей надо с радостью встречать, а не с ружьем. Как я понимаю, тебя твоя жизнь тоже не особо радовала. – Он открыл дверь: – Смотри, я дважды приглашать не стану. Из угощения только вчерашняя гречка. Хочешь, приходи.

Не спеша, Егор вошел в сени и просунул под дверь толстую щепу, оставив не широкий, но достаточный проход. В избе он вытащил из печи чугунок, соскреб кашу в миску и облизал ложку. Спиной почувствовал взгляд из сеней. Усмехнувшись, поставил миску посреди комнаты, а сам полез на печку, откуда спустил старенькое ситцевое одеяло, на котором сушил поздние грибы. Запах еще щекотал ноздри, но Егор ни разу не слышал, чтобы собаки имели что-то против грибов. Вон отец рассказывал, что была у него собака Джекки, так та и дыню лопала, и арбуз за милую душу. Сам-то он ее не помнил... Или помнил?

Он вздохнул и посмотрел на дверь. Пес замер в проеме и трясся, будто под воздействием электрошока.

– Ешь! – Егор указал на миску. – И это, – он показал на одеяло, – тоже тебе. Спать. Понял? Сюда кладу. – Он свернул подстилку пополам и медленно положил под лавку. – И давай, думай быстрее, избу выстудишь.

Отвернувшись, Егор сел за стол и взял ручку. Затем раскрыл толстую общую тетрадь и подул на замерзшие пальцы.

По полу зацокали собачьи когти. Краем глаза Егор стал следить за собакой. Пес остановился. Миска заелозила по полу.

Отложив ручку, он потер лоб и посмотрел на кожаную