Ширли Конран - Тигриные глаза

— Вам известен владелец обеих картин? Малтби коротко кивнул и встал из-за стола.

— Извините, миссис Рассел, но я вынужден закончить разговор. Если вы захотите купить или продать что-нибудь и попросите сохранить ваше имя в тайне, мы с уважением отнесемся к вашему желанию. Мы никогда не разглашаем частную информацию о чьей бы то ни было собственности.

"А что еще я могла сделать? — размышляла Плам в такси, направляясь к Дженни. — Предложить себя тому дородному старому продавцу в обмен на два адреса? Взломать галерею в надежде, что в одной из тех коробок с бумагами на столе есть сведения о прежних владельцах?» Расплатившись с шофером, Плам вспомнила, как в Сиднее Стефани предупреждала ее, чтобы она не удивлялась, если расследование зайдет в тупик.

— А, это ты. — В домофоне голос у Дженни был измученным и бесцветным. — Лулу, наверное, уже рассказала тебе. Поднимайся.

Растрепанная и бледная, Дженни сидела, забившись в угол дивана с подсолнухами на драпировке, и прижимала к себе игрушечного ослика. Солнечная, в желтых тонах, гостиная была обставлена модной мебелью. На самом видном месте сиял множеством медных ручек высокий комод эпохи короля Георга. Дженни гордилась своим домом и старалась, чтобы в нем все блестело чистотой. Никто бы не подумал, что это дом художницы.

— Не смотри на меня так, — проворчала Дженни. — У тебя есть муж, чтобы утешиться, когда тебе плохо. А у меня, сколько я себя помню, во все трудные времена был только этот ослик. И не говори, что я веду себя как ребенок. Я знаю это, и мне наплевать.

Плам опустилась на диван.

— У тебя также есть я. И всегда буду. Я обещаю. Она выслушала рассказ Дженни о похоронах, о ее горе и страданиях, а Дженни узнала, как прошла выставка в Австралии. Плам рассказала ей и о том, как она продвигается к разгадке тайны фальшивых картин.

Дженни, готовившая на кухне кофе, обернулась и посмотрела на нее через дверной проем. Откинув с заплаканного лица спутанные волосы, она вздохнула.

— Плам, я не могу поверить, что тебе не дает покоя то, что какой-то мошенник надул нескольких богатых невежд. — Она открыла кран и наполнила кофейник. — Что тебе дает это расследование? Ничего! — Она положила растворимый кофе в чашки с синими полосками. — Я, конечно, помогу тебе, правда, сомневаюсь, что могу быть полезной. Но только вот зачем тебе все это?

— Почти то же самое говорит Бриз. Только он при этом полон праведного гнева. Не могу понять, почему мои поиски так раздражают его. Думаю, что дело здесь в том, что он боится за свой бизнес.

— И все же зачем тебе это?

— Я не знаю. — Плам прежде всего старалась быть честной перед собой. — Отчасти, конечно, из-за того, что тогда, в доме Сюзанны и Виктора, Бриз обошелся со мной, как с провинившимся ребенком. Меня это взбесило, терпение мое лопнуло, и я сказала себе: «С меня достаточно!» А теперь ты говоришь, что я веду себя по-детски.

— Нет, напротив. — Дженни подошла к холодильнику и стала искать там сливки. — Послушная девочка Плам вдруг начала вести себя неподобающим образом.

— Ты хочешь сказать, что я стала непослушной?

— Вот именно. — Дженни добавила сливок в обе чашки. — Ты была застенчивой послушной девочкой, которая стала застенчивой послушной женщиной, создающей сильные и мощные картины, но по-прежнему поступающей так, как ей велят. Я знала, что рано или поздно это должно закончиться, но почему это случилось именно сейчас?

— Я устала оттого, что со мной обращаются, как с ребенком, — взорвалась Плам. — И хочу, чтобы Бриз понял, что не все в моей жизни подвластно его контролю. И себе я хочу доказать, что имею право на серьезное отношение к моей персоне.

— И только поэтому ты идешь наперекор Бризу? Уж не подсознательная ли это месть? — С чашками в руках Дженни вошла в гостиную, где Плам теперь нервно расхаживала перед окнами.

— Месть? За что?

— Мы никогда не говорили на эту тему, но я не поверю, что ты не знаешь. Если уж ты собираешься затеять скандал с Бризом, то почему бы не выбрать более выигрышную для себя ситуацию?

Плам уставилась на Дженни.

— Что ты имеешь в виду?

— Жена всегда узнает последней, Плам. — Дженни устало отвела от отекшего и бледного лица прядь своих темно-желтых волос.

— На что ты намекаешь, Дженни?

— Лулу никогда не позволяла мне говорить тебе об этом. Она не позволяет также говорить и о женщинах Джима, боится, что тебе это причинит боль. — Дженни посмотрела в глаза Плам. — Но я бы на твоем месте не стала обманывать себя. Хотя я всегда чувствовала, что тебе все известно, просто ты не хочешь посмотреть правде в глаза. Так что, если ты и действительно решила перестать быть ребенком, то самое время узнать то, что всем остальным известно уже многие годы. Если не я, то кто еще скажет тебе?

Плам побледнела и осторожно поставила чашку на подоконник.

— Ладно, говори.

Дженни посмотрела прямо в широко раскрытые фиалковые глаза Плам.

— У Бриза любовная интрижка. У него всегда есть какой-нибудь любовный роман. Каждому в Лондоне известны его похождения. Сейчас он с той южноамериканкой, которая была у вас перед Рождеством, да, да, та самая, неуклюжая, с ужасными ногами. Замужем за богачом, который покупает картины у Бриза.

— Миранда Фуэте? Я не могу поверить в это!

— Они каждый день завтракают вместе, а затем возвращаются в ее апартаменты в «Кларидж».

— Я должна проверить это. — Плам схватила свою сумочку, порылась в ней трясущимися руками в поисках записной книжки и нетвердой походкой добралась до столика с телефоном.

Секретарша Бриза сказала ей, что он уже ушел на ленч, — нет, она не знает куда, — и появится только к концу дня.

Бриз был человеком с устоявшимися привычками. Она обзвонила все рестораны, где торговцы картинами обычно угощали своих клиентов: «Каприс», «Маркс Клаб», «Гарриз Бар». Затем попытала счастья в «Одинз» и «Айви». И наконец сообразила, где может быть Бриз.

В зале испанского ресторана «Ле Бахия» тихо играла гитара. Плам подождала, пока ее глаза привыкнут к полумраку, и направилась к уединенному кабинету, почти полностью скрытому от остальной части зала, куда Бриз приводил ее в первые дни их знакомства. Она почувствовала запах паэллы с шафраном и сильный аромат жареного молочного поросенка. И тут же зажала рот, чтобы сдержать подступившую тошноту.

Небольшие золоченые часы в виде четверки запряженных лошадей, стоящие на камине в спальне, пробили восемь. Бриз стоял перед полыхающим огнем, расставив ноги, и не мигая смотрел на жену. Он не помнил, чтобы она когда-либо перечила ему, не говоря уже о том, чтобы орать на него. Бывало, конечно, они ссорились, как и все семейные пары, но лишь по пустякам.