Куко́льня - Анна Маркина

я наткнулась у подъезда. Он нёс чёрную буханку, прижав её к груди, словно котёнка.

– Явилась – не запылилась, – он торжественно оглядел меня, сунул в руки хлеб и весело подхватил чемодан.

За несколько месяцев успел соскучиться.

– Я не на совсем, – предупредила я. – Только вещи забрать.

– А парень где?

– В Караганде.

Мы поднялись на этаж. Вовка обиженно открыл дверь и впустил меня в квартиру. Там царила та же разруха, что и всегда.

– Ну ладно, чё. Чайникпоставлю. – Он скрылся в кухне.

Я придвинула к стенке табуретку и стащила папку с толстым слоем пыли, спрятанную на поцарапанной стенке. Потом выкопала из шкафа кое-что из одежды.

Отчим выглянул из дверного проёма:

– А чего с чемоданом-то?

– Переезжаю в Петербург.

– А университет?

– Выперли, – угрюмо сказала я.

– Ну и хуй с ними, – посочувствовал Вовка.

Когда он не был в говно, он был почти приличным человеком. И то, что я вдруг почувствовала себя отдельной от него, от его бедного, грязного быта, придало мне сил. Сейчас мне не хотелось его убить, как в последнюю нашу встречу. Правду говорят: плохое быстро забывается. Я разглядывала дырку на его футболке – прямо на животе, его розовое лицо, перетянутое широкими морщинами, словно ветчина сеткой верёвок. Он был жалким и одиноким. Человек, который вырастил меня.

– Давай свой чай, – я примирительно улыбнулась.

Удобнее всего было выехать ночью. Я поискала в интернете, сколько может стоить книжка Зелёнкина, и наткнулась на сумасшедшие суммы – в несколько сотен тысяч рублей. Продруид, конечно, вёл себя по-скотски последние месяцы, но, если книга стоила так дорого, а он этого не знал, следовало её вернуть. Я позвонила ему четыре раза, но было занято. Возможно, не работал домашний телефон. Решила, что лучше заехать вечером, чтобы не разминуться – днём он мог быть на работе. В крайнем случае можно оставить книгу родственникам или соседям. План был такой.

Вовка рассказал мне в общих чертах о последних месяцах домашней жизни. Я рассказала ему об экзамене и Юре. Об Андрее почти не говорила. И почему ко мне тянуло одних психов?

Время ещё оставалось. Я забралась с ногами на диван и свернулась калачиком, как миллион раз до этого, когда пряталась под одеялом от Вовкиных друзей-алконавтов.

Телефон отключила нарочно и, когда проснулась, увидела несколько пропущенных от Андрея. Проигнорировала.

Темнота схватила город за грудки. Снег ещё сыпал. Но красивые большие хлопья превратились в мокрую мелкую кашу – почти всё большое и красивое быстро мельчает. Около семи я набрала номер на домофоне в сером доме на улице Пермякова. Ответил взрослый женский голос:

– Алло.

– Николай Иванович дома?

Растерянно помолчали.

– Я его студентка.

Домофон приветственно запищал.

В лифте опять завибрировал телефон. Мне не хотелось, чтобы Андрей продолжал трезвонить. Я ответила:

– Андрей, оставь меня в покое.

– Где ты? – Он, кажется, не понимал, что происходит.

– Нигде. – Помолчала и добавила мягче: – Уезжаю.

Я вышла на этаже, указанном в записке, и позвонила в дверь, открыл Н. И.

– Пришла, – обрадовался он.

– Мне пора, – сказала я Андрею и вырубила телефон.

Из-за спины Н. И. выглядывала старая тонкая женщина, похожая на осеннюю сухую ветку за окном.

– Добрый вечер! – я постаралась поздороваться бодро.

Меня молча пропустили в коридор. Полы были чистые, но квартира не лучше нашей с Вовкой: ветхая мебель, старые обои – всё какое-то старческое и бесприютное. И всё завалено хламом: у стен стопками возвышались книги, газеты и журналы, между ними – старые вещи, инструменты, тряпки, велосипедные колёса. И ещё стоял странный запах, я узнала его – такой на себе носил Зелёнкин. Запах какой-то сладкой гнили, луковой шелухи и, кажется, ладана – что-то близкое к церковной вязкости.

Коридор вёл в закрытую комнату с деревянной дверью и в зал, где работал телевизор и сидел в кресле старик. Дед никак на меня не отреагировал, даже не поздоровался.

Старушка, по всей видимости, мать (Николай Иванович упоминал о ней) ушла в зал.

Продруид выглядел больным и взбудораженным. Но его обветренные губы разъехались в довольной улыбке:

– Наконец…

Он протянул руку, а я – свою, и он пожал кончики моих пальцев. Он говорил почти шёпотом – так, будто между нами была какая-то тайна, маленький секрет, которым он не хотел ни с кем делиться.

– Я книгу вашу принесла, Николай Иванович, – я протянула ему пакет с тоненькой брошюрой.

Он направил на меня прожектора яростного взгляда:

– Зачем книгу?

– Вы знаете, сколько это стоит? Она двадцать пятого года и с автографом!

Казалось, его мысли плавали где-то далеко от Маяковского. Он с трудом фокусировался, как будто снег шёл в квартире, а не на улице, и приходилось через него продираться.

Он спросил невпопад:

– Где ты была?

Я не поняла его:

– Когда?

Он прошептал ещё более неясно:

– Всё это время.

Я растерялась:

– С вами всё в порядке?

Он протёр глаза кулаками:

– Да… что-то качает.

Я подумала, что у него затяжная болезнь, наложившаяся на переутомление. Возможно, поэтому он не стал заниматься со мной осенью.

– Я поеду. Спасибо вам за всё. Возьмите книгу.

Я опять протянула ему пакет. Он посмотрел на меня, как зверь на уходящего хозяина.

– Подожди. – Он вытащил из кучи грязной обуви, сваленной в углу, ботинки. – Я хочу тебе кое-что показать.

Он надел ботинки прямо на босу ногу, накинул лёгкий бежевый плащ с оттопыренным карманом, край которого оторвался и свешивался треугольным языком наружу, и крикнул:

– Мам, я ушёл!

– Хорошо! – крикнула она в ответ.

– Пойдём, – он загадочно улыбнулся и потянул меня за рукав.

Это было странно, потому что обычно он шарахался от прикосновений.

Пока мы спускались во двор, я думала: неудивительно, что он заболел, если в середине ноября ходит по улице в такой тряпочке вместо пальто.

– Куда мы идём? – спросила я на улице.

– В гараж, – ответил он.

Я решила, что там он хранит книги, не уместившиеся в квартире.

– Далеко?

На дворе стояла грудная ночь, похожая на грустную народную песню. В ней, как пациенты психушки, метались полоумные снежинки. Жители района спешили домой, прячась под капюшонами и хлопавшими крыльями зонтов. Мне не хотелось брести хрен знает куда в такой армагеддон. Ещё надо было заскочить за Лунатиком и чемоданом перед поездом.

– Здесь рядом.

Он шёл впереди, причём быстро, я еле успевала за ним. Только один раз оглянулся, остановившись, и посмотрел мне в глаза. Стало неуютно. Зачем?! Зачем я с ним пошла? Но не бросать же его посреди улицы.

Он привёл меня к гаражам. Мы подошли к одному