Куко́льня - Анна Маркина

унизить забрать себе животные и только я хотел просто веять над тобой как морской ветер просто быть как солнечное пятно в котором дремлет кот просто защищать как библиотечный козырёк от грозы.

Уже ночь я проворонил день куда убежал его остаток зараза прокрался заметая следы как будто всё время только ночь и стояла и никогда уже не рассветёт потому что ты засыпаешь в другом доме потому что всегда мне быть одному потому что никто никогда не поймёт и ото всех надо прятаться опять меня зовут новые подопечные целый год молчали и вот после даши снова запели поют мне с разных кладбищ молят о спасении ночь рваная как мошкара превращается в набор мельтешащих точек

стой мошкара ночи мошкара минут задержись на месте стой а то стрелять буду стой как вкопанная насмерть против притеснений хаоса вставшего поперёк дороги вставшей как кость в горле

Анечка я обещал тебе прогулку на часах поздняя ночь а вокруг чёрное варево нам надо зацепиться в пространстве давай забирайся ко мне на плечи и пойдём гулять держась за темноту не волнуйся туфельки тебе не понадобятся ты будешь ехать как на

ИГО-ГО-ИГО-ГО

и ни одна пяточка не коснётся земли довольно ты в ней барахталась

аккуратно спустимся прислушиваясь нет ли соседа-забулдыги что в курилке на лестничной клетке спасается от храпа растолстевшей жены проберёмся между синими стенами того и гляди сожмут но мы проскочим и вот тебе улица свобода вот осень в золотой парче как правительница расселась на троне нижегородском и разложила мантию с чёрным бархатным подбоем и близкие искорки звёзд горят в её подзывающем взгляде вон вдалеке человек такой же неспящий и потерянный от каких бед спасается в ночном мороке давай-ка лучше повернём чтоб не сталкиваться нос к носу с непониманием человеческим ведь не все могут слышать душу твою как я это потому что они не спали на могилах и не имеют магических способностей что пестовал я в себе с младых ногтей они могут испугаться нашей прогулки но как же хорошо как же хорошо нам анечка эти счастливые минуты я буду помнить всю жизнь!

26. Экзамен

Я ковырялась вилкой в надоевшей ежеутренней яичнице и запивала растворимым кофе, пакет с которым, как преступника, засунули в боковую камеру шкафа и на который Андрей смотрел с нескрываемым презрением. Это был мой кофейный бунт.

Стала собираться в салон. Андрей устроился рядом и следил, как я подвожу глаза.

– Тебе нравится твоя работа?

– Мне нравится моя зарплата… – сонно пробормотала я. – Хотя и она не очень.

– Может, не пойдёшь?

– Меня уволят. Я и так целую неделю прогуляла… кое из-за кого.

– Не ходи. Тебе надо учиться.

– А жить я на что буду?

– Я дам тебе денег.

Я засмеялась:

– У тебя их много?

– Нам хватит.

И я уволилась. Почему бы и нет? В салоне уже осточертело.

Наступило последнее тепло. Бабье лето с листьями-завитушками, лёгкими куртками, золотым светом вечерних фонарей.

Я ходила на пары, шаталась по городу и торговым центрам, в которых больше не могла себе позволить одеваться, смотрела телек, учила английский.

Однажды Андрей заметил на подоконнике среди моих учебников поэму Маяковского:

– Откуда это у тебя?

– Н. И. подарил. А что?

– Это же прижизненное издание. Ещё и с автографом. Ты представляешь, сколько оно может стоить?

Я удивилась:

– Серьёзно? Это же просто старая детская книжка.

Он рассмеялся:

– Посмотри в интернете.

– Тогда надо вернуть при случае. Он, наверное, и сам не знал.

Андрей убегал на службу рано утром и возвращался поздно вечером. Во вторую комнату он меня по-прежнему не пускал. Как-то я даже попробовала открыть замок шпилькой, но оказалось, что Лара-Крофт-расхитительница-кабинетов из меня так себе. Были дни, которые мы проводили вместе. Но Андрей отдалялся. Он запирался в своей комнате, сначала – вечерами, потом – на всю ночь. Даже в туалет почти не выходил. Это было странно. Но я верила, что он просто не хочет пускать меня в рабочую часть жизни для моей же безопасности. И ещё он говорил, что ему нужно собственное пространство.

В универе я держалась особняком, чтобы не скатиться обратно в пьянки-гулянки. Вечера проводила дома. Хотелось разобраться в себе. Будто смотрела в огромное зеркало, с которым меня оставили в комнате наедине. Я вспомнила себя до Юры. Вспомнила обычную девочку, которая делала уроки, получала четвёрки, неприметно перебирала камешки дней. У меня наконец появился дом, но и в нём всё было не по моим правилам, всё с оглядкой, хотя здесь, по крайней мере, не требовалось быть кем-то, кем я не являлась.

Я бродила по белой квартире в растянутой толстовке, зубрила способы построения времён, читала и часами пялилась в окно, пока мысли работали на стройке нового фундамента, взамен разрушенного землетрясением прошлой любви.

Нас запустили в аудиторию, и в комиссии я увидела его. Ректор не обязан присутствовать на пересдаче, но он там был. Его взгляд блуждал по помещению. Справа и слева от него пырились на нас две преподши из разных семинаров. Я знала, что старая тётка в шерстяном жилете меня терпеть не может, и это было закономерно. Я прогуливала занятия и спала на последней парте после ночных клубов, а как-то и вовсе обозвала её тупой тыквой, когда она мне влепила двойку. Преподша слева была молодая и красивая, с ярко-красной помадой, – раньше мы с ней не пересекались.

Пока я решала тест и писала топик на тему «Покупки», я всё думала: зачем он здесь? Совпадение? Он пришёл помочь, извиниться? Это способ объявить перемирие? Или хотел меня добить окончательно?

Первой отвечала однокурсница. С ней были доброжелательны, хотя даже я услышала ошибки в её ответе. Она сбивалась, пропустила несколько вопросов в тесте. Но ей сказали, что, несмотря на «погрешности», она хорошо раскрыла предложенную тему.

Я знала, что готова лучше. Но как только я протянула свой билет и, забирая его, Юра пристально посмотрел мне в глаза, я поняла: всё, приехали. Он выглядел так, будто прячет за спиной камень, которым сейчас разобьёт голову животному, попавшемуся в капкан.

В тесте была всего одна ошибка в предлоге. И он стал задавать мне дополнительные вопросы именно по этой теме. Он спрашивал выражения, о которых я понятия не имела и которых даже не было в учебнике, он давил, подчёркивая,