Путь отмщения - Боумен Эрин

Интересно, сколько еще раз за сегодня она попытается ткнуть меня носом в непорядочность Джесси? Я знаю, что он ей не нравится. Но зачем постоянно напоминать мне об этом? Дьявол, да сейчас я и сама от него не в восторге.

— Разве ты не расстроилась, когда Тарак погиб? — спрашиваю я, пытаясь увести разговор от себя. — Тебе не хотелось отомстить?

— Тарак умер как настоящий воин. Если бы Усен хотел продлить его дни, Тарак был бы жив и сейчас, но его забрали в Счастливый Предел. Тут ничего не поделаешь. Месть не вернет Тарака, и мой дух-проводник с этим согласен.

Видимо, Счастливый Предел — это индейский рай, а дух-проводник — нечто вроде ангела-хранителя, но я не переспрашиваю, потому что мое внимание привлекает кое-что другое. Мы как раз въезжаем в маленькую долину между гор, и впереди маячит засохшее железное дерево — корявое, узловатое, с голыми ветвями. Позади него пышно разрослись опунции и сагуаро, а вокруг полно кустарников; наверняка где-то поблизости есть вода. Но я не могу оторвать взгляд от железного дерева, потому что на нем, тихо раскачиваясь, что-то висит. Что-то слишком знакомое.

Я бросаю поводья осла и мчусь туда со всех ног. Подбегаю к дереву и падаю на колени. К горлу подкатывает желчь.

На ветке, широко распахнув глаза, будто он увидал самого дьявола, болтается Билл.

Глава двадцать первая

Я вытаскиваю из-за голенища нож и обрезаю веревку. Билл мешком валится к моим ногам, точь-в-точь как па. На шее у него царапины: он скреб горло ногтями, когда пытался ухватить веревку под подбородком. На лбу вырезана роза. Лицо в крови, она струйками текла ему в глаза и по щекам — розу вырезали, пока Билл еще дышал.

Я отворачиваюсь, и меня рвет желчью.

Ублюдок. Чертов бессердечный ублюдок.

Роуза вообще не должно было здесь быть. Я думала, он въехал в горы с противоположной стороны, по тропе Перальты. Если только он не отправился вдоль Солт-Ривер, как и мы. Возможно, стук копыт, который слышал ночью Вальц, — это и были «Всадники розы», промчавшиеся мимо. А те крики в каньонах издавали братья Колтоны, попавшиеся им в руки: Джесси орал, срывая голос, пока ублюдки вешали Билла.

И тут я замечаю записку, пришпиленную ножом к стволу железного дерева. Я срываю ее. Это страница из Библии. Держа ее трясущимися руками, читаю слова, написанные поверх псалма: «Жди прямо у развилки. Принеси дневник, или второй тоже умрет. У тебя есть время до рассвета».

Вместо подписи небрежно нацарапана роза.

Я отступаю назад, и весь мир будто накреняется вбок.

Уэйлан здесь, он схватил Джесси. А дневник?.. Он требует принести дневник, а значит, ребята успели его либо спрятать, либо вовремя выбросить. Прежде чем попасть в засаду и превратиться в заложников, они избавились от тетради. Но Роуз думает, что дневник все еще у меня, и если я его не отдам, он повесит Джесси.

Как повесил Билла и па.

Я отворачиваюсь, сгибаюсь пополам, и меня снова рвет, хотя внутри не осталось даже желчи. Держась рукой за живот, я давлюсь сухим кашлем и рвотными позывами.

— Попей.

Поднимаю глаза: надо мной стоит Лил, протягивая флягу с водой. Я беру флягу и делаю несколько глотков. Горло жжет. Губы запеклись от жары и грязи.

— Лил, ты должна мне помочь.

— Лилуай, — поправляет она.

— Он схватил Джесси и собирается его убить.

— Меня не волнует судьба Джесси. Видишь, вон там? — Она показывает в дальний конец долины, где та сужается и разделяется на два новых каньона. — Если я поеду налево, то найду родник, за ним болото и тропу, которая ведет на широкую плоскую вершину месы. Там наше стойбище. Я уезжаю.

— Нет, Лил, пожалуйста. Умоляю тебя. Роуз дал мне времени до рассвета. Может, твои люди помогут. Может, вместе мы что-нибудь придумаем.

— Мой народ не станет помогать бледнолицым насиловать Мать-Землю, — резко отвечает она, сверкнув глазами. Впервые слышу, чтобы она говорила с такой страстью. У меня кровь стынет в жилах.

— Ну пожалуйста, Лил. Я тебя умоляю!

— Он вор, он украл у тебя.

— Чтобы помочь семье! Чтобы у Билла, их сестры и ее маленького сына была лучшая жизнь! — Теперь-то мне ясны причины поступка Джесси. — Ты должна понять. Я знаю, что для вашего народа золото ничего не значит, но в нашем мире оно может дать очень многое. Золото означает будущее, безопасность, возможность не оглядываться через плечо каждую минуту, ожидая опасности. Джесси украл дневник не потому, что хотел уязвить меня, а ради доброго дела, ради спасения своей семьи.

— Он точно тебе нравится, — говорит Лил, взбирается на пони и смотрит на меня свысока, как на малое дитя. — Ты запуталась, Кэти, и я ничем не могу тебе помочь. — Она огибает железное дерево и уезжает в долину.

— Лил! — кричу я ей в спину. — Дьявол тебя подери, не бросай меня здесь!

Но она продолжает трусить на приземистом пони, наполовину скрытая кустарником и кактусами, пока на развилке не сворачивает налево и совсем не исчезает из виду.

Я смотрю на осла, на Билла, на записку у себя в руке.

А потом, не придумав ничего лучшего, разражаюсь слезами.

Я позволяю себе пореветь, пока считаю до десяти, потом прекращаю. Насухо вытираю щеки. Поднимаюсь на ноги.

Расстегиваю и выдергиваю из петель штанов ремень Билла с кобурой, ворочая худое тело младшего Колтона, и убираю в вещевой мешок на спине ослика. Потом проверяю карманы покойника: там ничего нет, кроме пакета с жевательным табаком. Платок у Билла на шее пропитался кровью, из-за пятен не видно узора с восточными огурцами. Не знаю зачем, но его я тоже забираю.

Земля жесткая, как камень, да и лопаты нет, поэтому я развожу костер. Закрываю Биллу глаза и перекатываю его тело в огонь.

Потом читаю вслух те строки псалма, которые удается разобрать под посланием Роуза: «Блажен муж, который не идет на совет нечестивых… Будет он как древо, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое»6.

Я бросаю записку в огонь и сглатываю ком в горле.

— Ты мне нравился, Билл, — говорю я. — Мне жаль, что наши последние беседы были не слишком приятны. Ты заслуживал лучшей участи.

Я не остаюсь дожидаться, пока его тело сгорит. Не могу этого вынести.

Пешком я ухожу в долину, и меня преследует вонь паленых волос.

Пока тропа еще не раздвоилась, я иду по ровной, плавно повышающейся к холму местности. Надвигаются сумерки, от вершин каньона тянутся длинные тени.

Игольный каньон разделяется надвое на дальнем краю равнины: между двумя новыми тропами вырастает скалистый гребень. Левое ущелье — куда уехала Лил — выглядит узким и суровым, верх его словно утыкан острыми кольями, каменными ножами и грубо обтесанными могильными камнями. Зазубренные края вспарывают небо, но один из зубцов — тот, что расположен дальше к югу, — напоминает животное. Два навостренных уха, выгнутая шея, удлиненная морда. Это конская голова. На рассвете над шеей каменного жеребца поднимется солнце и осветит лучами то место, где находится рудник, — но меня это больше не трогает.

Теперь мне все равно — теперь, когда картина с качающимся на ветке телом Билла навсегда отпечаталась у меня в мозгу, а страница из Библии, исписанная Роузом, все еще продолжает стоять перед глазами.

Может быть, для Лил все в жизни делится на черное и белое. Возможно, для нее ложь и воровство Джесси непростительны. Но я не дам ему свариться, как тому койоту из сказки.

Я смотрю на правое ущелье; эта часть Игольного каньона продолжается на юг. В угасающем свете дня замечаю какое-то мерцание на самом верху гребня. Может, блестит кусок кварца, а может, бликует металл ружейного дула. Или кто-то из «Всадников розы» стоит часовым над ущельем. Или апачи следят за молодчиками Роуза. В любом случае это означает, что лагерь бандитов неподалеку. После этого я замечаю блеск совсем иной природы — даже не блеск, а сияние. Оно разливается в глубине каньона, примерно в полумиле к югу от того места, где я нахожусь. Я роюсь в вещевом мешке, навьюченном на ослика, и достаю бинокль, забытый Джесси.