Екатерина Красавина - Право первой ночи

— Я понимаю. И на том спасибо.

Чего-то ты мне не нравишься сегодня! — говорит подруга, — слишком унылая и скучная, давай телик посмотрим.

— А чего там?

— Какой-то американский фильм. Комедийный. Обхохочешься.

— Ага! Давай! Мне только смеху не хватает.

— Садись поудобнее. Сейчас я еще чай с пирожными принесу.

— Валяй, — откликаюсь я и откидываюсь на диванные подушки. Еще один день близится к концу. Закончим его смехом. И пирожным. Подсластим нашу горькую жизнь.

Домой я возвращаюсь в одиннадцать вечера. Мать окидывает меня неприязненным взглядом, словно к ней явилась не дочь, а непрошеный гость, которого надо срочно спустить с лестницы. Я бодро говорю: «добрый вечер» и собираюсь проскользнуть мимо, но она останавливает меня.

— Подожди!

— Да? — застываю я в покорной позе. Наверное, если посмотреть со стороны, я напоминаю слугу китайского императора. Согбенная спина и вымученная улыбка: «Чего изволите?»

— Ты не знаешь, где Ника?

— Я же говорила. На дне рождения подруги.

— Так долго?

— Ну… гуляют… веселятся. Дело молодое, — говорю я. Как будто мне уже сто лет.

— Ну не так же поздно…

Что я могу на это ответить? Мне и самой не нравятся Никины компании и ее увлечение наркотой. Но что я могу поделать со своей сестренкой-оторвой?

— Ладно, иди…

Я проскальзываю в свою комнату. Точнее, в нашу с Никой комнату. И разбираю постель. Но, прежде чем лечь спать, я подхожу к большому старинному зеркалу, стоящему у окна, и смотрюсь в него. Я люблю это зеркало с детских лет. Мне оно представляется живым существом, с которым можно разговаривать и делиться своими проблемами. Что я частенько и делаю. Большое овальное зеркало в массивной бронзовой раме. Наверху изящный вензель, напоминающий переплетенные буквы «ПЧ». Я неоднократно спрашивала мать: откуда зеркало? Она отвечала, что это — подарок одной знакомой. Но больше ничего не говорила. Наоборот, хмурилась и делала недовольный вид. И я прекращала свои расспросы.

В темноте зеркало отливает темным тусклым серебром. Кажется, что в его глубине возникает легкая рябь. Будто кто-то невидимый дунул на зеркало и его гладь заколыхалась от этого дуновения. Я давно обратила внимание: если долго всматриваться в зеркало, то в нем появляются некие таинственные образы и очертания. Что они напоминают, я не знаю. Иногда какие-то фигуры, иногда контуры гор или непонятных деревьев. Часто я пыталась понять, что это такое, но не могла. И все же зеркало завораживало меня, манило, притягивало…

Я смотрю в его бездну и вижу очертание странной фигуры в белом. Я приближаю свое лицо вплотную к зеркальной глади, и на какие-то доли секунды мне кажется, что эта фигура — я. Только в другой одежде, и волосы у моего двойника распущены по плечам, а у меня стянуты резинкой. Решительным движением я стягиваю резинку с волос, и они падают мне на лицо, закрывают его. Движением руки я откидываю их назад. И тут я вижу, что это не я, а Ника. В красивом бирюзовом платье, обшитом кружевами, которое раньше я на ней никогда не видела. Я отшатываюсь от зеркала и закрываю глаза. А когда открываю, то в зеркале уже никого нет.

Видение уже исчезло. Или оно мне почудилось? Я провожу рукой по лицу. Аврора, говорю я сама себе, ложись спать и не стой так долго у зеркала ночью. Это… опасно. Я ныряю в постель и забываюсь тяжелым сном.

Верунчик все-таки сдержала свое слово и выбила у шефа задание побывать на юбилее «Алрота». Когда же Верунчик сказала мне, что через полчаса я должна быть у нее дома в полной боевой готовности, так как нам предстоит поход на светское мероприятие, куда я так стремилась попасть, я впала в легкий ступор. Ну в самом деле, что такое — «боевая готовность»? Макияж я еще наложу, а вот прикид… Платья подходящего у меня нет, брюки тоже не последний писк моды, словом, идти не в чем. Как бы угадав мои мысли, подруга изрекает:

— Приходи ко мне. Там разберемся. Наложив на лицо макияж, через полчаса я была у нее. Верунчик оглядела меня критическим взглядом, но ничего не сказала.

— Сейчас пороюсь в своем гардеробе, — пробормотала она.

— Верунчик, ты же… пообъемней, чем я, и ниже ростом.

— Чего-нибудь отыщем.

Она кидает мне что-то воздушно-серебристое, и я ловлю его на лету.

— Примерь это!

«Это» оказывается изящной блузкой свободного покроя.

— Теперь — юбка. Вот, по-моему, подойдет. Черная юбка действительно подошла.

— В талии не широко? — поинтересовалась Верунчик.

— Немножко, — призналась я.

— Возьми заколи булавкой. Сейчас дам.

Размер обуви у нас, к счастью, совпадает. И Верунчик дает мне потрясающие туфли на каблуке, украшенные серебристыми стразами.

Вскоре мы выходим из дома и идем к метро.

— Не пойдет, — решительно говорит подруга. — Берем такси. Если ковылять на своих ногах, приедем клячами. Да, чуть не забыла. Ты в качестве фотографа. Тебе повезло, что наш Митрошин в творческой командировке. Поэтому главный дал «добро» на тебя. Тебе еще и заплатят за съемку.

— Верунчик, — устанавливаюсь я. — Ты чего? Какой из меня фотограф? Я только кнопку нажимать умею. А выгодный ракурс, освещение, выразительность — это для меня, как китайская грамота. Я провалю тебе задание.

— Господи! — морщится Верунчик. — Какая выразительность? Какой ракурс? Заснимешь парочку козлов с близкого расстояния. Я тебе скажу каких. И все. Ты же не на фотовыставку снимки готовишь.

— Ну если так…

Такси мы ловим почти сразу и через сорок минут останавливаемся около старинного особняка, залитого огнями.

— Шикуют, — пробормотала я.

— Крутые люди.

Заплатив, подруга вылезла из машины и посмотрела на меня с улыбкой.

— Не дрейфь! Выше голову!

— Да уж приходится!

— Может, познакомишься с кем.

— Не хочу, — мгновенно вспыхнула я.

— Не век же страдать по твоему Дмитрию.

Я невольно нахмурилась. Вспоминать об этом хмыре мне совсем не хотелось. Мало того что от него у меня остались далеко не радужные воспоминания. Честно говоря, особенно и вспоминать-то было нечего. Вот что обидней всего! Когда мы с ним познакомились, я раскатала губу на полноценный роман с красивым ухаживанием, посиделками в кафе, прогулками по городу, поцелуями, ну и потрясающим сексом, как в фильме «Секс в большом городе». А то смешно сказать, дожить почти до восемнадцати лет и остаться девственницей. Я чувствовала свою девственность, как жирное пятно на выходном платье или невпопад сказанную реплику. Словом, нечто, выпадающее из общего ряда. И поэтому я строила вполне конкретные и определенные планы: расстаться с этим пережитком прошлого в самое ближайшее время. Дмитрий подвернулся вовремя. Он был умен и обходителен. Потом оказалось: глуп, скучен и поверхностен. Но в первое время все бабы ходят с розовыми очками. Я не была исключением из этого правила.