Школа. Никому не говори. Том 1. - Руфия Липа

ладно, зайка, остынь! Придём, когда Валя отпустит, ко мне домой, я тебе несколько джинсиков и спортивных штанишек подгоню!

– Мне не нужно, Варь, твоё! Мне, знаешь ли, дорого моё! Пусть в моём шкафу манатки по пальцам пересчитать, но портить тебе свои шмотки я не разрешала! Какого хера ты, неряха ленивая, машешь метлой направо и налево?!

– Да я никогда не белила! Не царская, знаешь ли, работа!

– Плевать, что ты у нас царица! От известки моё шмотьё драить будешь!

– Стиралка отстирает!

– Иди в задницу, дура! Не отстирает! Выкидывать свои вещи я из-за твоей рукожопости не намерена!

Илютина на гневную тираду Даши реагировала заливистым смехом. Варя снятую ветровку повязала на поясе, оставшись в тонкой синтетической розовой футболке. Края куртки болтались по ветру, попадали в ведро и пачкались в извести, обдавая брызгами дорогие синие джинсы и фирменные кроссовки Adidas.

***

Холодный ветер и осенняя жара сыграли со вспотевшими, разгорячёнными от работы школьниками злую шутку.

В понедельник в 10 «А» недосчитались одной трети класса.

Заболела Илютина. Целых две недели Варвара провалялась дома с высокой температурой, соплями и рвущим горло кашлем.

Заболели Тимофей, Илья Жваник и Сысоев Матвей. Простыл Картавцев Игнат, и Близнюк Юлиана четырнадцать дней отдыхала от его удушающего, навязчивого внимания.

А Люба, привыкшая к тяжёлому физическому труду, закалённая огородом и не знающей поблажек требовательной мамой, наслаждалась отсутствием главных заводил и обществом Даши Бутенко, которая принадлежала только ей. Они вместе обедали в столовой, болтали на переменах, ходили в туалет, за семечками, в ларёк за жвачкой, шутили и переписывались на листочке во время скучных уроков.

Поспелова от души впервые наслаждалась школьными буднями – казалось, будто счастье, наконец, на её стороне.

***

Близнецы Ибрагимовы поднялись с постелей ни свет ни заря.

Отец ушёл в ночную смену – требовалось разгрузить два поезда и переставить вагоны. Перед братьями стояла задача покормить хозяйство, почистить загоны и сорвать с верхушек яблонь и груш оставшиеся плоды. Парни всегда с утра следили за животиной, когда Алмаз работал в ночь.

Пока Сэро после возни по хозяйству оттачивал удары и выпады о боксёрскую грушу (сделанную отцом, чтобы сыновья не утратили обретённые в спортсекциях Новосибирска рефлексы и навыки), Имир бегал – ежедневный утренний ритуал, выполнявшийся мальчиком в любую погоду.

С ночи до сих пор моросил мелкий холодный дождь. Постепенно светало. Груша, подвешенная на цепь к балке дворового навеса, качнулась от крепкого удара обмотанного бинтом кулака. Сэро, стряхнув со лба капли пота, услышал щелчок затвора калитки – вернулся с пробежки Имир.

Промокший отличник прошёл мимо повесы в сарай и вышел оттуда с лопатой и куском старой мешковины. Калитка тихо щёлкнула ещё несколько раз: Имир вышел на улицу, затем через время вернулся и устремился на огород.

Сэро бросил бить грушу и проследовал за братом. Он догадывался, что могло быть в тряпке, и, как всегда, оказался прав: близнец принёс с проезжей части передавленное тельце кошки, умудрившейся неосторожно перебежать ночью дорогу.

Отличник прошёл в конец участка, к кустам смородины, и начал копать у сетки глубокую яму. Дождь усиливался. Сэро положил кошачий труп на дно ямы, забрал у брата лопату и закопал несчастное животное.

– Ты, смотрю, никогда не перестанешь таскать к нам на огород раздавленных кошек и собак.

– Я тебя не звал помогать. Сам пришёл. Мог бы бить грушу и дальше. – Имир, уже здорово промокший, вспомнил о дожде, накинул капюшон и пошёл к дому.

Сэро удручённо вздохнул и потопал следом.

К обуви прилипли комья земли. Близнецы очистили подошвы о балку, прибитую отцом у выхода с участка, и зашли в помещение.

– В конце квартала стоят три мусорных бака. Мог бы выбросить ошмётки кота туда.

– Нет.

– Наш огород – не кладбище домашних питомцев.

– Сэро, зачем ты мне это говоришь? Причём в который раз. Знаешь, что диалог бесполезен. Трупы раздавленных животных не должны оставаться на дорогах и гнить.

– Пусть убирают хозяева…

– Хозяева не убирают, и ты это прекрасно знаешь. Местные вылизывают клумбы от мельчайших сорняков, красят каждую весну перед Пасхой рамы, беседки, скамейки и заборы, клеймят засранцами всех, кто не пидорит хаты, так же, как они. И при всём своём чистоплюйстве ни один станичник не уберёт с дороги или обочины сбитую собаку, кошку или птицу, пока те, воняя, киша опарышами, не истлеют до высохшей шкурки. А шкурка не истлеет до состояния дорожной пыли.

– Но и наш огород – не свалка для трупов! Мы выращиваем здесь овощи, а ты кишки да фарш хоронишь!

– Я сейчас какой глубины яму выкопал?

– Метр – полтора.

– Во время копки не перерублен ни один корень смородины, потому что с умом выбрано место. Ни помидоры, ни огурцы, ни картофель с кукурузой и кабаками не пускают корни на полтора метра вглубь. Тем более никто не сажает впритык к рабице, а трупы закопаны именно там. Что тебя не устраивает?

– Всё устраивает. – Сэро недовольно и зло смотрел на брата, не зная, что ответить.

Имир залил кипятком кофе в кружках, достал из холодильника еду и поставил подогреваться на плиту.

– Животные тоже имеют право быть погребёнными в землю. Тем более если погибли от рук человека. И хватит пытаться меня переубедить! Всё равно не уступлю… Вали купайся! Через час выходить в школу, а мы ещё не ели.

Сэро снял промокшую толстовку да майку под ней и устремился было в ванную, как Имир окликнул его:

– Да смотри, брат! После школы – сразу домой! Надо несколько пакетов яблок и груш на станцию отнести! Я один столько не дотащу, и велик не поможет. Отец коллегам фрукты обещал. В том числе и Поспеловым.

Близнец нахмурился, услышав знакомую фамилию. Имир, усмехнувшись, отвернулся к скворчащей сковороде.

– Вали в ванну давай! Время-то не резиновое, опоздаем.

Сэро было любопытно посмотреть свежим взглядом на предков зубрилки, которых он видел лишь в далёком прошлом, но никакого значения толком этому не придавал. На тех самых Поспеловых, коих Люба боялась до трясучки в коленках. Мальчик всё равно не доверял новой знакомой. Не может быть, чтобы люди, когда-то проявившие чуткость и отзывчивость к его семье, оказались сухарями по отношению к единственной родной дочке.

Алмаз и Лала отзывались об Александре и Василии как о людях порядочных, добрых и принципиальных. Юноша их оценке доверял. Люба наверняка привирает, только зачем? Повеса к девичьему вниманию давно привык, а многие уловки слабого пола выучил назубок. Да и сам слыл ещё тем интриганом. Но в