В клетке у зверя (СИ) - Юта Анна

— Мне понравилось, хочу еще, — рокотливо мурлычет он, садясь обратно в кресло и показывает глазами на телефон. — Что Трифонов ответил?

Меня потряхивает. Руки дрожат. Не с первой попытки разблокирую телефон и смотрю историю сообщений. Больше ничего.

— Молчит, — отвечаю подавленно, не поднимая взгляд. Очень страшно, что Олег мог что-то заподозрить из-за вопросов.

— Напиши, что я отпущу тебя в пятницу, можно встретиться в центре, — приказывает Волжский. — С местом определишься и напишешь, где будешь.

Так и пишу, только своими словами. Не успеваю заблокировать телефон, от Олега приходит ответ: «Давай и смотри не спались там!» Зачитываю. Волжский смеется в голос и искристо смотрит на меня.

— Я вот думаю, — произносит заговорщически, — могло бы у нас быть другое начало?

Округляю глаза. То есть он считает, что между нами что-то есть? Что есть какие-то «мы»?

— Это кощунственно, — грустно усмехаюсь и добавляю: — У акулы и рыбки гуппи любое начало приводит к закономерному концу. Остается только акула.

— Вот как? — удивляется Волжский. — Ну тогда в твоем случае следует правильнее выбирать акулу.

Киваю. Намекает, чтобы я не призналась Олегу. Мы друг друга поняли. На этом он наконец позволяет мне выйти из кабинета и я убегаю обратно в свою комнату.

Выходит, Волжский допускает, что я могу сдаться Олегу и рассказать, что меня спалили. Теперь, после того, как он силой лишил меня невинности, такое желание и правда есть. Просто чтобы больше не возвращаться в этот ужасный дом, где хозяин сделал меня игрушкой, его дочь хочет сгноить, а брат — пристрелить, как собаку.

Может, если я расскажу правду, Олег сжалится? Не станет сажать меня? Я ведь постаралась, но потерпела фиаско. Я не специально завалила его супермегашпионскую операцию. Но это глупая надежда. Олег не сжалится. К тому же если улики не сфабрикованы, я, выходит, и правда первая подозреваемая в торговле наркотиками. А в суде, мне говорили, работает только то, что можно доказать. Свою невиновность доказать я не могу.

Остается дожить до пятницы и, встретившись с Олегом, сделать все, чтобы себя не выдать.

До вечера я лежу в кровати. Я раздавлена, мне ничего не хочется. Вроде как, когда становишься женщиной, что-то должно измениться. Но я не чувствую изменений. Мне по-прежнему двадцать три, у меня то же тело, то же лицо, и мыслей каких-то сильно взрослых не появилось.

Волжский, как я слышала сквозь дверь, уехал ещё днем, так что наказывать меня некому, если я не спущусь на ужин. Так и лежу, вслушиваясь в звуки. Даже читать идти не хочется.

Вечером моя дверь без стука открывается, и в комнату входит Виктор. Меня точно ледяной водой окатывает, подскакиваю как ужаленная. Страшно находиться с ним в одном помещении, а уйти некуда.

Он держит в руках несколько листов и пальцем манит меня к себе.

32. ♀

Валерия

Подхожу нехотя и с опаской.

— Хватит строить жертву, — рычит он. — Не трону я тебя. Иди фотографии посмотри.

Легче не становится, но его слова заставляют меня ускорить шаг. Подхожу. Виктор показывает мне фото — явно стоп-кадр видео — на котором изображена симпатичная девушка моего возраста что-то говорит, но лицо не сильно искажено.

— Узнаешь? — спрашивает Виктор. — Тебе Трифонов фото никакие не показывал?

Вглядываюсь в картинку. Девушка кажется смутно знакомой, но откуда я могу её знать — ума не приложу.

— Заколка на голове в виде стрекозы, — отвечаю, найдя знакомый образ. — Что-то типа неё он велел найти в тайнике Вадима Романовича.

А потом меня осеняет. В самом начале ещё, когда Олег два дня просидел у меня в квартире, я видела заставку у него на телефоне. С очень похожей девушкой. Только на телефоне она была сильно моложе, ещё подросток.

Рассказываю об этом Виктору. Он смотрит на меня посветлевшим взглядом, даже будто добрее стал.

— Умница, Лера, — произносит и собирается выйти, но поворачивается и добавляет: — Светлана ужин приготовила. Спускайся.

Когда я прихожу к столу, Виктор уже сидит за ним. Рядом Амелия, с другой стороны место для меня. У меня возникает устойчивое ощущение, что после выходки этой оторвы Виктор будет тут, чтобы следить за порядком внутри дома.

Едим молча. Амелия тоже знатно боится Виктора, поэтому в мою сторону даже не смотрит. Доев первая, я сразу ухожу к себе. И снова до самой ночи слушаю, вернулся ли Волжский. Нет, не вернулся. Похоже, остался у породистой юристки Ольги или ещё где-нибудь.

Мне вроде все равно должно быть, но внутри колется глупая непрошенная ревность. Кто я, чтобы ревновать Волжского? Да никто! И ему я никто. Ничто. Кукла, с которой он поиграет и выбросит. Но в душе все равно жжется обида, что я не единственная, кого он хочет. Глупая ревность, но она появилась и теперь жжется в солнечном сплетении, точно туда капнули кислоты.

Дни до пятницы проходят однотипно. Я выхожу из своей комнаты только поесть. Остальное время лежу, смотрю в окно, сплю. Разнообразнее выходит только во вторник и в четверг, когда я колю Алмаза и Агату витаминами. Амелия меня игнорирует, а я не навязываюсь.

Волжский так с понедельника в дом и не вернулся. Логикой я понимаю, что это хорошо. Но есть внутри что-то, что скучает по нему. Сама не понимаю, откуда это берется. Он жестокий, пресыщенный жизнью и деньгами пользователь, но его мужское внимание что-то дергает внутри. Какой-то дикой части моей души нравится чувствовать себя желанной.

Чем ближе к пятнице, тем мне становится страшнее. Мое волнение достигает апогея вечером четверга, когда я даже не могу есть ужин. Меня мутит перед очередной встречей с Олегом. И я почему-то твердо уверена, что он явится туда с нарядом полиции, чтобы меня арестовать, потому что раскусил подставу.

Ухожу из-за стола, так ничего и не съев. Лежу снова в своей комнате, молясь непонятно каким богам, чтобы приехал Волжский и заверил меня, что все будет хорошо. И он появляется, как по мановению волшебной палочки, в начале десятого. Входит в мою комнату без стука и, придавливая меня тяжелым взглядом, садится в изножье кровати.

— Света сказала, что ты снова не ешь, — выговаривает мрачно. — Ты голодовку объявляешь?

Качаю головой. Сглатываю ком. В нос забивается запах сандала и гвоздики. Волжский вполоборота выглядит балдежно, лювлю себя на том, что любуюсь.

— Я не могу, аппетит пропал, — отвечаю честно. — Очень волнуюсь по поводу встречи с Олегом.

Волжский кладет ладонь мне на лодыжку и ведет вверх по ноге, забираясь под подол трикотажного домашнего платья. Ежусь от прикосновения, по коже разлетаются электрические мурашки.

— Все будет хорошо, Валерия, — мурлычет он, добравшись уже до колена. — С тобой поедет Денис. Он присмотрит, чтобы Трифонов тебя не обидел. Потом ты прогуляешься по магазинам, и Денис вернет тебя обратно. — Рука Волжского выныривает из-под платья. Он смотрит на меня маслянисто, я прямо чувствую, как в этот момент все меняется. Он добавляет: — Неудобное платье. Сними его.

Щеки заливаются румянцем, но я задираю подол до талии, пересаживаясь в кровати, потом стягиваю платье через голову. На этот раз на мне майка и трусики. В доме стало прохладнее.

Волжский подсаживается ближе и снова ведет рукой от лодыжки вверх по моей ноге. А я замираю, почти не дышу. Я ведь уже понимаю, к чему это идет.

Он подбирается пальцами к трусикам и гладит меня через ткань. От этого странно приятного и недопустимого ощущения у меня вздыбливаются волоски на руках. Ноги хочется свести, но я знаю, что Волжский не позволит. Я ощущаю его желание. Оно плотное и концентрированное, настоявшееся. Сейчас он лишь усилием воли держит внутреннего зверя в узде и не нападает.

А я вспоминаю, каково мне было в прошлый раз, и что-то повторять совсем не хочется. Непроизвольно качаю головой, хотя пальцы Волжского доставляют удовольствие, и между ног становится влажно.

Он ощущает это, довольно хмыкает и, поднявшись, принимается расстегивать сорочку.