Патрик Александер - Смерть зверя с тонкой кожей

Фрэнк всё ещё думал о Джоан, когда машина свернула с Сент-Джеймс-стрит на Пикадилли. Возле отеля «Ритц» он заорал «Тормози!» и выскочил наружу в уверенности, что видел Эбботта. Вернулся красный и запыхавшийся. Господи, да я совсем не в форме – пришло в голову.

Они медленно двигались по Пикадилли. Фрэнк вглядывался в толпы пешеходов, уже не обращая внимания на девушек и всё ещё продолжая разыскивать Эббота. Хоть и понимал, что это нелепо.

Он продолжал думать об Эбботте. Уже у Куинс-Гейт, на самом подъезде к дому, он попросил водителя вернуться в офис. Ему вдруг захотелось ещё раз прослушать ту запись. Быть может, упущена какая-то мелочь, зацепка. Что-нибудь.

…Он прокручивал запись снова и снова. Ничего нового. Голос Эбботта звучал так же, как всегда: спокойный и уравновешенный. Фрэнк позвал Элис, но время шло за пять и она спешила домой – принять душ и заняться домашними делами.

– Извини, что задерживаю.

– Ничего страшного, – ответила она, по обыкновению опустив глаза.

На Элис тоже было летнее платье, и когда она наклонилась к магнитофону (вообще-то мысли её блуждали где-то возле очень недурной пары джинсов в обтяжку), стала видна дорожка между двух холмиков – там, где кончалась шея.

Фрэнка кинуло в жар, он попытался смотреть в сторону.

Она была привлекательна. Это удивило его (он находил её привлекательной каждый год – примерно на полчаса – и каждый раз удивлялся).

Он прислушался к её голосу из магнитофона и удивился ещё раз – силу чувств в нём.

– Он на самом деле тебе нравился? – спросил Фрэнк, выключая запись.

– Да, – ответила она, не поднимая глаз.

Смит хотел спросить ещё что-то, но не решился. Помешала обычная застенчивость.

– Поздно уже. Я подброшу тебя до дому.

В машине его не оставляло ощущение, что стоило бы узнать побольше о ней и Эбботте. Может из-за странного весеннего настроения, может – тёплый весенний вечер, близость женского тела, внезапно прорвавшийся запах женщины.

– Он приглашал тебя с собой?

– Ричард? Несколько раз. Когда у него открывался свободный вечер.

– Он не говорил чего-нибудь…м-м-м…что может помочь нам? Хочу сказать…чего-нибудь…странного?

Честно говоря, он сам не знал, что хочет сказать.

– Мне он всегда казался совершенно нормальным.

– О чём вы говорили?

– Не знаю. Ничего такого. Нет, не помню.

До Холланд-парк-роуд ехали в молчании.

– Ты когда-нибудь…

Он запнулся. Опять чёртова застенчивость.

– У тебя было что-нибудь с ним?

Элис удивлённо посмотрела на него:

– Нет, – она улыбнулась. Ложь далась с легкостью, удивившей её саму. Её с детства учили быть вежливой и правдивой.

– А если и было?…

– Ну, может, ты бы узнала бы что-нибудь, чего мы не знаем.

Элис горько рассмеялась:

– Точно. Узнала бы. Надеюсь, узнала бы.

– Извини. Я имел в виду…я хотел сказать, – Фрэнк почувствовал, что краснеет, – Забудь.

Машина остановилась. Элис поблагодарила его и вышла.

– Никогда в голову не приходило, – обернулась она, перед тем как исчезнуть в подъезде.

Ножки у девочки – это что-то, в который раз подумал Смит.

Если Смит думал о женщинах, то Элис мечтала наконец оказаться дома и пропеть тонким голоском: «Мама дома, Солли. Мама дома».

Соломоном звали канарейку – Элис она напоминала старого, мудрого еврея. И хоть пела канарейка нечасто, но делала это с большим чувством. Песнь Соломонова.

К моменту, когда Фрэнк добрался до дому, беспокойство, мучавшее его весь день, стало ослабевать. Просторные комнаты, изящество тщательно подобранной дорогой мебели, комфорт, тишина, свет, льющийся из высоких окон – всё тут успокаивало и смывало накопившееся за день напряжение.

Он облегчённо вздохнул, положил чемоданчик и прошёл в гостинную. Где пережил сильнейшее потрясение.

В его любимом кресле, лицом к двери удобно расположился Ричард Эбботт – собственной персоной.

– Я же говорил, что свяжусь с тобой.

Фрэнк с трудом верил своим глазам, но ошибиться было невозможно: то же лицо – костистое, с квадратным подбородком – разве что глубже ушли глаза, сильнее впали щёки. И голос – тот же голос – moderato, с лёгкой хрипотцой.

Смит не знал, о чём говорить и что делать. Особенно – что делать. А делать что-то требовалось срочно. Бросил взгляд на телефон – чудесно переместившийся поближе к Эбботту.

– Пожалуйста, Фрэнк, – Эбботт покачал головой, – не надо спешки.

Его пиджак распахнулся, демонстрируя пистолет в подмышечной кобуре.

– Профилактика – не всегда лучшее лекарство.

– Ты убьёшь меня? – Фрэнк Смит наконец обрёл дар речи, – ты в самом деле будешь стрелять в меня?

Эбботт задумался.

– Нет, – наконец объявил он, – если даже дойдёт до этого – не думаю, что смогу.

Его рот искривился в лёгком намёке на улыбку:

– Впрочем, не хотелось бы ошибиться.

– А если я попытаюсь уйти? Или воспользоваться телефоном?

– Придётся воспрепятствовать. В конце концов, я младше и в лучшей форме. Я даже ещё помню кой-какие уроки рукопашного боя сержанта Эванса. А ты?

– Я? Я помню кое-какие твои уроки. Например, что добрый удар по яйцам стоит всего китайского Кунг-Фу.

Мужчины заулыбались, вспомнив прошлое и старую дружбу. Потом они вернулись к реальности – на самую грань войны.

– Чего ты хочешь, Ричард, денег?

– Нет.

– У тебя что, есть деньги? – Смит выглядел удивлённым.

– Пара шиллингов.

– Да…а выпить?

– Может быть позже.

– Кофе?

– Нет, спасибо.

– Перекусить? Есть сэндвичи.

– Кончай ты это, Фрэнк.

– Что?

– Метод исключения. Старо, как мир. У него нет денег – значит исключается гостиница. Значит, живёт он либо на улице, либо у друзей. Он выбрит и не голоден – следовательно живёт не на улице.

– Значит, у друзей?

– Расскажу непременно. Прямо сейчас.

– Но ты уже рассказал. Метод исключения…

– Осталось всего лишь исключить заведомые неточности.

Двое молча смотрели друг на друга. Потом Смит решил, что разговор зашёл в тупик.

– Ричард, так чего ты хочешь?

– Поговорить.

– Такой риск, просто, чтобы поговорить?

Эбботт пожал плечами:

– Хотелось, чтобы ты знал. Мы же были друзьями, в конце концов…

– Мы и сейчас друзья, не так?

– …Или хотя бы доказать, что я не настолько рехнулся, как, несомненно полагают чёртовы политики и Департамент.

– А это имеет значение?

– Имеет значение то, что думаешь ты.

Смит не видел ни малейшего намёка на безумие или хотя бы неуравновешенность, но внешность может быть обманчива. Он был уверен только в одном: Эбботт пришёл сюда не для того, чтобы доказывать что-либо.