Шарлотта Физерстоун - Грешный

— Снимите одежду, — приказала Констанс, — и позвольте мне увидеть то, что я приобрела вместе с титулом.

Мэтью сорвал шелковый халат с тела, заходясь в бессильной злобе от того, что отныне был не сколько объектом вожделения, столько племенным жеребцом, призванным обслуживать эту женщину. Граф прерывисто дышал, мускулы груди и живота напрягались, словно отвечая на гнев, кипящий у него внутри.

— Просто замечательно! — оценивающе выдохнула Констанс. — Даже в этом состоянии он кажется просто огромным!

Фаллос по–прежнему был мягким. Мэтью пришлось наспех приводить непокорный орган в состояние готовности собственной рукой, но во время этого процесса он не хотел смотреть на жену. От одной мысли о ладонях Констанс, прикасающихся к его телу, Мэтью бросило в дрожь. Он просто не мог выносить чьи–то руки на своем теле — только если это были не руки Джейн.

Констанс опустилась на колени перед мужем, стоявшим около постели. В ее глазах отчетливо читалось запретное, злое намерение.

— Этой ночью я буду всем, чем вы хотите, милорд, лишь одной я не стану — вашей маленькой медсестрой. Так что если вам вздумалось притвориться, будто я — это она, отбросьте эту мысль. Я предпочитаю, чтобы вы взяли меня, как шлюху, чем воображая, будто я — то жалкое, ничтожное существо, копошащееся под вами.

Никогда, за целый миллион лет, Мэтью не мог ошибиться и принять Констанс за Джейн. Глаза, смотревшие сейчас на него, были расчетливыми и коварными, а глаза Джейн светились доверием, пониманием…

— Итак, сегодня ночью мы подкрепим наше супружество? — спросила Констанс, потянувшись к Мэтью.

— Альянс, — прорычал он, отталкивая ее руку и кладя на член свою собственную ладонь. Он не ласкал свой ствол неторопливо и нежно, как это делала Джейн. Не наслаждался первыми чувственными ощущениями разбухающего члена, как делал это накануне, когда мастурбировал в своем доме.

Сейчас Мэтью ощущал всю грязь происходящего — все, что так нравилось Миранде, стоявшей перед ним на коленях. Она любила наблюдать за пасынком, трогавшим себя.

«Сильнее», — поддразнивала бы она сейчас, когда Мэтью становился взволнованным и угрожающе возбужденным.

Констанс наблюдала за ним тем же похотливым взглядом, каким когда–то смотрела на него Миранда.

— Только посмотрите, какой вы большой, — оценивающе мурлыкала жена, наблюдая, как член растет в его ладони. — Не могу дождаться, когда он заполнит меня! Определенно, ваши достоинства не были преувеличены. И вы, разумеется, знаете, как с этим управляться, не так ли?

Закрыв глаза, Мэтью старался не видеть ни Констанс, ни Миранду. Пытался не слышать голос мачехи, стучавший в ушах: «Все, на что ты способен, — это трахаться…»

Мэтью все быстрее и быстрее водил рукой по своему хваленому достоинству, сжимая свой ствол и заставляя головку набухать. Он видел, как Констанс призывно открыла рот, готовясь принять его, и застыл на месте на несколько секунд.

— На колени! — зарычал он. — И отвернитесь в другую сторону!

Если Констанс и была разочарована недостаточно искусной прелюдией, то никак себя не выдала. Даже наоборот: сама решила превратить любовную игру в представление и медленно, соблазнительными движениями начала снимать пеньюар. Но все попытки жены были напрасными: Мэтью просто не мог попасться в ловушку ее очарования — никогда.

Это было траханье — безыскусное, низменное. Грубый способ продолжить родословную. Не творить свое дитя, как делали это Реберн и Анаис. Нет, Мэтью прелюбодействовал, чтобы произвести на свет наследника и укрепить династию Торрингтонов. И эта женщина, эта коварная… гадюка… станет ему матерью.

— Идите ко мне, милорд! Вы дразните меня своим крепким великаном!

— Молчите! — приказал Мэтью, в одно мгновение достигая бедер Констанс. Одним стремительным толчком он погрузил свое достоинство в ее глубины. Жена уже сочилась чувственной влагой. Застонав, она сжала в кулаки постельное покрывало и подалась навстречу супругу.

— О боже, да, вы точно знаете, как обращаться со своим великолепным гигантом.

Если бы Уоллингфорд думал, что Констанс сохранила девственность до свадьбы, он был бы более осторожным после того, как вошел в нее. Но его жена, как подозревал граф, явно знала толк в физических удовольствиях.

Бедра Констанс содрогались под ладонями мужа, ее лоно плотно обхватывало фаллос. Неистово, стараясь отключиться от всех чувств, Мэтью пронзал тело Констанс, не заботясь о ее ощущениях. Но новоиспеченная графиня чувственно стонала, и Мэтью ненавидел ее за то, что она явно наслаждалась этой связью, за то, что он сам ощущал себя грязным и опозоренным. Он чувствовал себя грешным. И виноватым.

— Быстрее! — молила Констанс, мечась под Мэтью на постели, а он слышал голос Миранды.

Этот отвратительный голос звучал в ушах все эти годы, когда бедняга потел над собственной мачехой, пытаясь войти в ее тело поглубже. «Это единственная причина, по которой тебя будут хотеть женщины, — говорила Миранда, в неистовом порыве царапая ногтями его спину и ягодицы. — Это тело, этот член — единственное, что есть в тебе стоящего».

Сжав пальцами бедра своей жены, Мэтью яростно двигался в ее теле — не для того, чтобы испытать блаженство, а лишь силясь изгнать из сознания омерзительный голос и воспоминания обо всех бессмысленных связях, которые были в его жизни. Мэтью никогда не брал Джейн вот так — просто трахая и трахая, без единого проблеска мысли. Без чувства. Без удовольствия.

— Да! — громко вскрикнула Констанс, когда Мэтью пронзил ее новым мощным толчком.

Как в своем ужасном прошлом, он снова пыхтел над омерзительной ему женщиной, прерывисто дыша, увеличивая глубину и ритм своих ударов. Это был очередной бесцельный секс, и Уоллингфорд чувствовал лишь презрение и ненависть — к Констанс, к себе… Сейчас он просто не знал, как сможет довести эту связь до кульминации. Мэтью не хотел думать о Джейн, чтобы не пятнать те нежные, восхитительные ночи, что связывали его с возлюбленной. Но, как оказалось, только это и могло помочь Уоллингфорду привести мучительный процесс с Констанс к развязке. И граф представлял, что грубо, резко входит в Джейн, наказывая ее за то, что она посмела его бросить. Мэтью трахал свою воображаемую Джейн так сильно, чтобы она никогда больше не задумалась о побеге.

Уоллингфорд думал, как же он презирает Констанс, стоящую перед ним на коленях и молящую дать ей еще больше. Боже праведный, Мэтью даже не мог взорваться внутри ее, его тело было пустым. Уоллингфорду нечего было дать своей жене — у него не было для нее даже семени.

Мэтью не хотел делать ребенка с этой женщиной, которую презирал. Не хотел давать Констанс даже малую частичку себя. Жена вполне могла бы оставить его в покое и наслаждаться жизнью, владея титулом, деньгами, поместьем и домом в Лондоне. И не нужно было бы мучиться с ней в постели, стараясь зачать наследника.