Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

Все это здесь, ждет меня, прямо за дверью этой палаты. И впервые за долгое время будущее не кажется чередой битв, которые предстоит выиграть.

Оно кажется подарком – подарком, который я почти потеряла, но каким-то образом сумела удержать.

— Как там наша вселенная, детка?

Голос Джуда прерывает мои мысли, его тело все еще лежит рядом с моим, руки крепко обнимают меня.

— Лучше, когда ты в ней, — напеваю я, прижимаясь носом к ткани его рубашки и глубоко вдыхая, пока в моих легких не остается только запах Джуда.

— Я думал, что потерял тебя.

— Я оскорблена, что ты думал, что я так легко умру.

Грудь Джуда гулко звенит от тихого смеха, и звук вибрирует на моей щеке. Мир снаружи размывается, оставляя только эту хрупкую вселенную, которую мы создали для себя.

Сейчас есть только Джуд и Фи.

— Я убила Окли, — шепчу я, тихо признаваясь тому, кому доверяю больше всего на свете. — Я убила его.

— Я знаю, — бормочет он, не осуждая, только тихо принимая. — Я знаю, детка.

Часть меня хочет почувствовать сожаление, но я не чувствую его.

В уголках моего сознания нет ни капли вины, ни стыда, грызущего меня изнутри. Пустота, которую Окли оставил в моей душе, не заполнилась его смертью – она по-прежнему такая же пустая и болезненная, напоминание о том, что некоторые раны слишком глубокие, чтобы когда-нибудь зажить.

Но я не сожалею.

Я слегка приподнимаю голову, щека все еще прижата к его груди.

— Джуд?

— Да?

— Я хочу остаться здесь. Еще на немного. Хорошо?

— Мы можем остаться здесь, сколько захочешь, заучка. Навсегда.

Навсегда.

Если нам суждено закончить трагедией, то наша будет моей любимой.

Это не будет трагедия из учебников истории, полная громких речей и эпических предательств. Она будет тише, запечатленная в украденных мгновениях и прошептанных признаниях. Это будет разбитое сердце, которое на вкус как его губы и пахнет дымом и дождем.

Мы созданы для хаоса, для дикой любви.

И если все рухнет, я все равно соберу все осколки, зная, что я выбрала его, а он выбрал меня, несмотря на то, что весь мир умолял нас не делать этого.

Глава 34

Заблудшие влюбленные

Джуд

25 декабря

— Джуд.

Тычок.

— Джуд.

Тычок.

— Джу…

— Да, заучка? — прерываю я, ловя ее запястье в воздухе и не давая ей снова ткнуть меня в щеку. Мой голос грубый, сдавленный сном.

Я приоткрываю один глаз, щурясь от утреннего солнца, проникающего сквозь занавески. Оно пронизывает комнату теплыми, туманными лучами, озаряя кровать и девушку, сидящую у меня на коленях, мягким золотистым светом.

Фи полностью проснулась, на ее губах играет озорная улыбка. Одна из моих старых футболок свисает с ее плеча, обволакивая ее миниатюрную фигуру.

Ее рыжие волосы беспорядочно рассыпаются по плечам, отражая солнечный свет и придавая ей дикий вид, как картина в оттенках огня и бунта.

В руках она держит коробку, обернутую блестящей голубой бумагой, с большим бантом наверху, похожим на корону.

— С Рождеством, одиночка, — говорит она, и в ее голосе слышится безудержное возбуждение.

Синяки на ее лице все еще видны, но отек значительно спал, оставив лишь бледные следы фиолетового и синего цвета вдоль скул и челюсти. Гипс на руке по-прежнему напоминает о том, какая она крутая. В смысле, девчонка сломала себе палец, черт возьми.

Но несмотря на остатки следов насилия, она выглядит потрясающе – растрепанная, грубая, но до боли красивая.

— Это еще одна шутка? — я дразню ее, проводя ладонями по ее обнаженным бедрам. — Блестящая бомба? Бешеный хорек? Еще один план по разрушению моего утра?

Она взрывается смехом, запрокидывая голову назад, и ее смех звучит глубоко и беззаботно. Это радость, которая принадлежит только ей – смелая, бесстыдная и громкая, наполняющая всю комнату. Все ее тело дрожит от смеха, и вибрация передается на мою грудь.

Вот она.

Солнце.

Теперь мое утро может начаться.

— Это глупо, — она пожимает плечами, ее выражение становится немного серьезнее, когда она кусает нижнюю губу. — Но я увидела это и подумала, что тебе понравится.

Фи обожает Рождество.

Мы всю ночь говорили об этом.

О запахе мяты, украшениях, подарках, семье. Обо всем. Это ее любимый праздник, и хотя она сказала, что не купила мне ничего, я знал, что она врет.

Правда всегда отражается в ее глазах.

Я поднимаюсь, подтягивая ее к себе, и прислоняюсь к изголовью кровати. Она устраивается у меня на коленях, и тяжесть ее тела успокаивает меня. Я начинаю разрывать оберточную бумагу, наслаждаясь каждым звуком, стараясь растянуть этот момент.

Когда я наконец срываю последний кусочек бумаги, виднеется стеклянный аквариум среднего размера. Внутри, в идеальной упаковке, лежит пишущая машинка, полностью собранная из кубиков LEGO.

— Я целую неделю над ней работала. Знаешь, как трудно было собирать ее в тайне, когда ты все время вертишься вокруг, проверяя, дышу ли я еще?

— О, как я смею проверять, в порядке ли моя девушка, — говорю я с насмешливым серьезным тоном, шутливо сжимая ее бедра. Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в нос, не в силах сдержать улыбку. — Мне нравится. Спасибо, заучка.

— Это еще не все, — быстро говорит она.

— Да? — я приподнимаю бровь, позволяя рукам скользнуть выше, крепче сжимая ее бедра, чтобы она почувствовала твердость под простыней. — Будет что-то еще?

— Вытащи свою голову из канавы, Синклер, — упрекает она, отмахиваясь от моей груди. Она достает сложенный листок бумаги из-под кровати и нервно передает его мне.

— Если ты кому-нибудь скажешь, что я написала это, я тебя убью.

— Твой секрет в безопасности, детка. Никто не узнает, какая ты милая со мной.

Все ее секреты у меня.

Не те, которые шепчут в темных углах или передают как слухи. Нет, ее секреты тяжелее, мрачнее – они скрываются за резкими словами, вызывающей улыбкой и репутацией, построенной на хаосе.

Но я знаю их. Я знаю ее сломанные края, как свои собственные.

Я чувствовал остроту ее боли, то, как она пронзает даже тогда, когда она пытается ее скрыть. Я знаю ночи, когда она просыпается, задыхаясь, когда воспоминания душат ее. Я знаю, как она сжимает кулаки, пока костяшки не белеют, сдерживая слезы, потому что боится показаться слабой.

Я знаю моменты, когда она позволяет себе быть уязвимой, редкие, мимолетные мгновения, когда ее броня спадает, когда ее глаза теряют свою резкость и она становится просто Фи – напуганной, полной надежды и настолько реальной, что это больно.

Я знаю ее секреты. Я чувствовал их тяжесть, и я с радостью буду нести их в этой жизни и в следующей.

Фи разворачивает письмо, ее пальцы слегка дрожат, когда она смотрит на слова.

— Не могу поверить, что я это делаю. Ладно, хорошо, начнем, — она напевает, слегка покачивая головой, прежде чем выдохнуть. — Джуд, Джи, мой одинокий поэт, несчастная любовь всей моей жизни…

Я крепче сжимаю ее бедра, сердце колотится, я жду, когда она продолжит.

— Я не поэт. Я не знаю разницы между лимериком и сонетом. Я не умею подбирать слова, чтобы сделать боль красивой, облечь разбитое сердце в красивые фразы, которые легче проглотить. Я не поэт, но я знаю одно.

Фи поднимает на меня глаза, и я вижу, как сильно ее измотали последние две недели. Тяжелая работа, которую она проделала, чтобы вылечиться, чтобы стать лучше не только ради себя, но и ради окружающих.

Это было нелегко. Ничто из этого не было легким. Странное приспособление к новой жизни, когда мы живем не в нескольких метрах друг от друга, а в нескольких десятках метров.

Рук и я… в нормальных отношениях. Терпимых. Мы достигли своего рода перемирия. Но это не значит, что он позволит мне спать рядом с его дочерью, зная, что я к ней чувствую.