Роузи Кукла - Познание французского языка

— Ты что? Убьешь ведь, дитя!

С матерью случился удар. Скорая и в больницу. Я к ней не ходила. Я сразу к нему, все рассказала. Он испугался, пустился в бега. Мне домой нельзя, а куда?

Ушла из дома и стала шляться, жила с бомжихами, там же и родила мертвую девочку. Видимо, я ее в том люке тепловухи, прижала ненароком.… Все! Думаю, теперь мне конец!

Если все описать, то у нормальных людей волосы на голове будут шевелиться, потому я не буду всего, что со мной произошло описывать, да говорить, что я пережила и о чем думала. Вы только себе представьте, подземную теплотрассу и трубы, на них положили дверь, на которой я лежу и рожаю. А вокруг… Наверное, у первобытных людей были лучше условия, чем у меня тогда. Ни тебе света, ни стерильности, ни чистой одежды, простыни, все заменяли грязные тряпки, да вместо медицинских сестер и врача, бомжиха, которую звали Шапокляк. Ну, как? При таких условиях вы станете рожать? А мне, куда было дитя девать?!

Хотя, надо прямо сказать, если бы не она, то я бы… А так, отделалась тем, что потеряла дитя… Ну никак, никак по другому, или я, или дитя, Шапокляк было на двоих, не разорвать!

Погоревала, поревела, но поняла, что я той Шапокляк по гроб жизнью обязана. Кстати, когда я потом уже встала самостоятельно на ноги, и уже вовсю …., то ее не забыла. Привезла подруг, постучалась в люк.

— Эй, Шапкляк, ты еще жива?

— Да брось ты, Маасажирка, ну, что ты придумала? Верим тебе, верим, поехали на … назад,

пока такси не укатило без нас! Притащила на хрен, черт знает, куда и кричишь в ночи, зовешь какую-то старуху? Ты че? Пережрала?

Но в темноте что-то загремело и в щель, которая чуть завиднелась в проеме приоткрытого люка в земле, спросили.

— Ты, кто? Чего надо? Ну, я, Шапокляк и что?

Она меня не признала и только, после того, как я ей о себе напомнила и о родах, так она заворчала, недовольная и уже собралась исчезнуть, как я.

— Так, девки! Вот ей я по гроб, обязана жизнью! Несите водяру и закусь, сейчас будем обмывать мою спасительницу…

Но обмыть не получилось, девки запротестовали, не хотели с ними пить, побрезговали. Тогда я им подала в люк пакет с водкой, бутылок пять и закуси, пакетов пять: колбаса, хлеб, консервы и еще чего-то, что мне со стола натолкали, после того, как я, выпив изрядно, рассказала девкам, как я в тепловухе рожала. Они не поверили, потому я, осерчав, их сюда и приволокла.

— Поняли вы, б…?! Через что я прошла? А вы говорите мне, что на панелях мы начинали… Настоящие б…рожали и вышли в люди из-под земли! …Курицы вы, а не …!

А тогда, после родов, видели бы вы меня? Я тогда выглядела, как кошка худая и драная, весом в пятьдесят килограмм, при росте метр семьдесят шесть. Одетая в лохмотья и все с чужого плеча. Свое-то я продала, куда мне его, с такими — то размерами было носить?

После того, как я родила, ко мне стали приставать сожители: дай молока!

А какое молоко? Только сцедила молозиво и все! Ведь я, считайте, несколько дней не ела ничего, а все пила и пила, и только воду.

Тогда они навалились на меня, да спасибо Шапокляк, вдвоем с ней отбились. Она им, что вы за уроды, ей же нельзя, ведь только что родила, потеряла дитя и потом, молоко будет только спустя!

Ну, тогда говорят, раз туда нельзя, то пусть …. у меня! Ну, я им и покусала на хрен, все то, что они пытались мне всунуть туда, куда я их просила мне не подсовывать ничего, потому что я, хоть и голодной была как собака, но была настолько злая, что их всех тут же перекусала! Всех, не всех, но нашелся один тип!

Как и кто рассказал про меня и мое молоко, я не знаю? Только, к нам, как-то раз принесло одного урода. Он, как узнал, что я только что родила, так немедленно меня сдал, продал.

На второй день, пришел один тип, постоял над люком тепловухи, переспросил и ушел, очень довольный. Чего не сказала ему Шапокляк, то ему рассказали за бутылку, которую он тут же передал бомжам, кто жили с нами. И про то, что я не «бухаю», как сказали они, и что не колюсь и таблеток не глотаю, все рассказали про меня. А еще, что я молодая такая и никем еще не испорченная окончательно. Уж очень она чистенькая такая и аппетитная, так и сказали.

Ну, а потом, как всегда. Менты, обезьянник, но меня, тут же отделили, и пока их там всех молотили, меня и пальцем не посмели тронуть. Наоборот, разрешили лежать и куда надо выводили. А затем я, попала в сказку!

Но сначала меня, под улюлюканье всех их раздели и окатили из шланга, да одели в халат уборщицы. В таком виде меня и забрали те люди, кто меня заказали. Я даже не успела Шапокляк, напоследок, сказать спасибо и поблагодарить!

Меня увезли, поместили в подвале какого-то частного дома. Потом разрешили под душем с горячей водой и мылом, и даже шампунем! А я не мылась до того месяцами…

А они все никак не могли меня вытащить из-под горячей воды. А кто же они?

Да, чья-то охрана, как я поняла, от вида таких отмороженных парней. Им ничего не надо и даже голую бабу! Потом я, как вышла, то мне.

Я даже представить себе не могла, какая же я стала? Стою голая перед зеркалом и не могу одеваться, все на себя смотрю и даже они мне не мешают, себя не узнаю!

Так что, эта девушка, с такими глубоко запавшими тревожными глазами и красивыми волосами, да такая бледная, с большой отвисающей и полной грудью, да такая худая, которую я вижу в отражении, это я?

— Это я? — спросила и от чего-то, к ним повернулась.

Их двое и оба стоят и разглядывают с любопытством меня!

Меня? Так это я стала такая, что эти два истукана не могут от меня отвести свои стеклянные и водянистые глаза?

— Это я? — еще раз, но теперь уже с хрипотцой и волнением переспросила их.

— Ты, ты! А ну, одевайся и живо! — и, подталкивая меня, один из них потянул за какие-то шкафы для рабочей одежды.

Я уже думала, что он сейчас на меня? Приготовилась дать ему отпор и даже задумала его покусать, как тех бомжей в подземельи.

Но он, поставил большую хозяйственную сумку на стол и стал доставать их нее…Боже!

Я такой красивой и удобной женской одежды не носила еще никогда: и белый атласный лифчик, правда, довольно тесный, и красивые черные с кружевами трусы, но те моего размера, комбинация черная, платье полушерстяное в шотландскую клетку, носки белые и мягкие тапочки.

Ой, и как же мне хорошо! Еще бы поесть чего? Спросила, а мне, что ты хочешь? И я, набрав воздуха и со страхом:

— Эх, мне бы рыбы поесть? — почему-то ее так захотелось мне.

— Сиди, жди! А пока ножницы возьми и ногти свои при мне, состриги. Ну, ты поняла, баба-яга?

Мне стало стыдно и я отвернувшись, наверное, минут десять все стригла и подправляла себя. А потом я одурела от запаха и вида еды!