Керри Айслинн - Не все то золото

Я слышу отголоски собственной жажды в голосе Анейрина, чувствую его желание в обвивающих меня руках и движениях во мне. Прижимаясь губами к его шее, я подаюсь ему навстречу, приближаю его к оргазму. Он низко и рвано стонет и толкается в последний раз. Зажав меня в объятьях, он прячет лицо у меня на груди. Мы, утомленные случившимся, дрожим и шумно дышим. Мы просто лежим вместе, держась друг за друга.

Я рад, что обнимаю его, что он обнимает меня. Прежде чем я выбираюсь из его объятий, проходит довольно много времени, и только тогда я ощущаю теплую влагу на своей коже и понимаю, что он беззвучно плакал на моей груди. Это разрывает мне сердце.

— Най, — шепчу я, сцеловывая слезы с его щек. — Най, всё хорошо. Всё хорошо.

Он снова обнимает меня и плачет, и я тоже почти плачу, осознавая свою беспомощность. Я ничего не могу сделать, чтобы облегчить эту боль, только держу его в своих руках, пока не высыхают слезы, – и после этого тоже. Он не пытается выскользнуть из моих объятий, так что я продолжаю крепко обнимать его, когда он засыпает. Мне же так легко задремать не удается.

оставить свою "спасибу"

Сны становятся всё ужаснее с каждым днем, но я не говорю о них ни слова. Анейрин борется со своими собственными кошмарами, он уже достаточно помог мне. Я не собираюсь утяжелять груз на его плечах.

Временами я просыпаюсь с криком, и когда Анейрин спрашивает меня об этом, я говорю, что ничего особенного не произошло, что это был просто плохой сон. По его глазам я вижу, что он не верит мне, но не говорю правды, а он не спрашивает. Это уверяет меня в том, что я сделал правильный выбор. Если бы он мог переложить на себя мою ношу, он бы добивался от меня ответа до тех пор, пока я бы не рассказал правду. Но я не буду обременять его тем, чего он не хочет.

В какой-то момент мне начинает казаться, что гнетущие страхи ночных кошмаров преследуют меня даже при свете ясного дня. Гуляя по улицам Парижа, я чувствую, что гурах следит за мной, но оборачиваясь, не вижу никого. Повернув за угол, я вздрагиваю от страха, хотя улица передо мной совершенно пуста. Я приветственно машу незнакомке, но рука застывает в воздухе, когда я замечаю ярость гурах в ее глазах. Для меня не осталось безопасного пристанища, кроме укромной комнатки Анейрина.

В конечном счете, я лишаюсь даже этого убежища. Однажды ночью я просыпаюсь с криком на губах всего за пару секунд до того, как успеваю стать жертвой гурах. Открыв глаза, я вижу ее морщинистое лицо над собой. У нее точно такие безумные глаза, какими я их запомнил и всё те же темные пятна вокруг рта.

Засохшая кровь. Кровь моей сестры.

Я кричу вновь и отталкиваю ее от себя, но она не движется. Она улыбается, и я чувствую, как внутри разливается отвращение. В оскале видны покрытые кровью зубы и два длинных острых клыка. Я кричу снова, и слышу в своем голосе то самое безумие, которое мне приписывали.

Она склоняется к моему горлу, и я ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что умру сейчас так же, как погибла вся моя семья. Задыхаясь от отчаянья, я закрываю глаза и готовлюсь к смерти.

Но она не нападает. Я оглушен сокрушительной волной, но уже не чувствую ее веса на себе. Открыв глаза, я понимаю, что причиной тому Анейрин. Он стоит надо мной, сжав руки на горле гурах, и рычит что-то ей в лицо. Я перебираюсь в дальний угол комнаты, потому что хочу держаться от нее как можно дальше. Даже несмотря на то расстояние, что нас разделяет, я всё еще ощущаю ее зловонное дыхание, и от этого меня тошнит.

— Вон, — рычит на нее Анейрин. — Прочь из моего дома!

Я не надеюсь, что это сработает. Я жду, что мы погибнем от ее клыков. Но она медленно смыкает губы, пряча зубы, и словно сжимается под взглядом Анейрина. Он указывает ей на окно в беззвучном приказе: «Прочь отсюда».

Она уходит. Я бесформенной массой сползаю на пол. Анейрин всё еще стоит на месте, и хотя я знаю, что найду утешение в его руках, я не двигаюсь. Это глупо, но он пугает меня не меньше, чем гурах. Черты его лица искажены яростью, и обрушить ее он может только на меня. Я сворачиваюсь в клубок у стены и надеюсь, что он не заметит меня.

Чувствуя, как он приближается, я стараюсь не бояться. Безмолвный и внушительный, он останавливается напротив меня и, вздохнув, опускается на колени. Собрав всё своё мужество, я, ожидая худшего, выглядываю сквозь пальцы, но злости больше нет, я вижу только встревоженное выражение на его лице. Хрипло вскрикнув, я бросаюсь в его объятья.

Он гладит меня по спине, прижимая к себе. Уткнувшись носом ему в плечо, я задыхаюсь и вздрагиваю в его руках.

Чуть погодя он отпускает меня и поднимает за подбородок моё лицо. Я вижу беспокойство в его глазах.

— Кайнан, — тихо зовет он. — Она тебя ранила?

Я выразительно мотаю головой. Наконец, я собираюсь с духом и между всхлипами выдавливаю из себя:

— Я думал, что она здесь, но... Они говорили, что я сумасшедший!

— Ты не сумасшедший. — Сочувствие в голосе Анейрина мешается с яростью. Он снова обнимает меня и крепко прижимает к себе. Я льну к нему, и он закрывает меня собой. Он – моё убежище. — Если кто и сошел с ума, так те чертовы тупицы, которые были слишком трусливы, чтобы прислушаться к твоим словам. — Он немного оттесняет меня, чтобы снова заглянуть в глаза. — Она больше не причинит тебе вреда, Кайнан. Ты меня понял? Она сюда не вернется.

— Откуда тебе это знать?

Окно всё еще открыто, и я резко осознаю, насколько уязвима наша комната. Створки закрываются на хлипкую защелку – какая от нее польза, если ночью заявится монстр? Только Анейрин может защитить меня здесь.

Подняв на руки, он переносит меня на кровать. Я устраиваюсь рядом с ним, вжавшись щекой в подушку так, чтобы широкие плечи Анейрина закрывали мне обзор окна. Я не чувствую себя в безопасности, но, обозвав себя дураком, всё-таки закрываю глаза.

Несколько часов спустя сон наконец находит меня, и в нем я вижу безумную старуху, перемазанную кровью невинных детей.

Глава 3

На следующий день я более-менее успокаиваюсь, хотя до сих пор подскакиваю от малейших шорохов, потому что уверен – это гурах вернулась, чтобы покончить с нами. А вот Анейрин держится невозмутимо. Едва я просыпаюсь, он раздевает меня донага, и я, дрожа от холода, становлюсь перед ним, чтобы он мог меня осмотреть. Он говорит, что хочет воочию убедиться в том, что я действительно не ранен, и не примет моих заверений, пока не увидит своими глазами. Когда он заканчивает осмотр, я жду, что, может быть, он поцелует меня или обнимет, но он только просит меня одеться и отворачивается. Я не осмеливаюсь спросить его, что не так. Я бесшумно одеваюсь, не отрывая взгляда от его спины, но он не смотрит на меня. Закончив, я становлюсь позади него и задумываюсь, что же могло произойти.