Олег Болтогаев - Подростки

Тетрадь Наташи

Мой дедушка — лауреат Нобелевской премии. Ее он удостоен за изобретение двуспальной кровати. На церемонии вручения шведский король произнес краткую проникновенную речь, и под звуки гимна Советского Союза четверо мускулистых негров внесли в центр зала виновницу торжества. Огромную кровать с рюшами и балдахином. Наследный принц сдернул покров, и перед изумленной публикой предстала обнаженная парочка, бурно занимающаяся любовью. Это были я и Мишка.

Причем я была сверху и выполняла активную роль. Мишка кричал: мне больно, мне больно, а я отвечала: отлично, давай, отлично, давай, Мишенька, давай!

От ужаса я проснулась. Приснится же такое!

Долго приходила в себя. Успокоилась тем, что плохие сны тем и хороши, что явь оказывается гораздо лучше. Конечно, если к хорошим снам добавить хорошую явь, было бы лучше. Но лишь бы не наоборот.

В первые дни каникул мы с Игорем ходили в лес. Так было классно. Ничего, кроме поцелуев и легких касаний, но зато как на душе светло, не описать.

Вечером написала стихотворение для него. Пришлось помучиться. Никак не могла уловить ритм, тональность. А потом вдруг пошло, пошло и получилось. Лишь бы он не стал мучить меня расспросами про раздвоение сердечка и тому подобное. Это просто стихотворение такое. Может, оно и не про меня вовсе. Чтобы было понятнее, можно заглавие придумать — «Песня болгарской девушки», например.

Боже, какая чушь, причем тут болгарская девушка? Отдам как есть.

Целый день носила конверт в кармане, а он ничего не спрашивает. И я молчу.

— Слушай, я ведь написал для тебя стихи, — сказал Игорь неожиданно.

— Да? Как здорово. Где же они?

— Вот, — он достал из кармана сложенный вчетверо листик.

— Давай сюда скорее.

— Ишь ты! А где твои? Мы договаривались, что ты мне тоже напишешь.

— А я написала, — ответила я тихо. — Но мои такие серые.

— Серых стихов не бывает. Если серые, это уже не стихи.

— Вот у меня как раз такой случай.

— Нет, Наташа, нет! Раз ты написала, то ты должна отдать их мне.

— Ты будешь смеяться.

— Не буду. Скорее, ты над моими будешь хихикать. Так что махнем не глядя.

— Ладно, махнем, только ты не смейся.

— Обещаю тебе.

Я достала из сумочки свой конверт и отдала Игорю.

— Только сейчас не читай, потом, ладно?

— Конечно. И ты прочтешь дома. А то будем краснеть так, что все заметят.

Теперь мне хотелось домой. Листик словно жег меня сквозь сумочку, сквозь одежду. С одной стороны — это уже мое, с другой — желание прочесть было непереносимо. Втайне я чувствовала, что и Игорь испытывает тоже самое.

Никогда еще я не преодолевала лестницу с такой скоростью. Я, собственно, ее и не заметила, я будто взлетела на свой этаж. Дома никого не было. Вот тут я уже не спешила. Я разделась. Умылась. Зашла в свою комнату. Села в кресло.

Признаться, прежде мне никто стихов не писал. Вот сумочка. Вот листик. И я развернула его. Я читала не спеша, со смаком. Только стук сердца унять было невозможно.

Я хочу быть с тобой(Этот мир такой бренный).Не качай головой,Ты мой ангел бесценный.Я хочу быть с тобой,И пусть кто-то смеётся.Ну хоть рядом постой,Слышишь, сердце как бьётся?Я хочу быть с тобой.И не буду я грубым,Ты мне нежно позвольЦеловать твои губы.Я хочу быть с тобой,Моя синяя птица.В гоpле камень сухой,Ты не дашь мне напиться?

Первое ощущение? Хорошо. От души. Но мало. А что я хотела? Поэму? Сама-то написала тоже только двадцать строк. Но разве дело в количестве строк? Какая я глупая. Я перечитала стихотворение еще раз. Потом еще. Может, он, и правда, любит меня? А я его? То, что наши отношения совсем не такие, как были с.

Мишкой, это очевидно. Но что дальше? Что дальше? Я задумалась.

Домашнее тепло сладко разморило меня. Приятная усталость охватила все тело.

И я не заметила, как уснула.

Тетрадь Димы

Мы по-прежнему занимались химией. Но теперь это был только повод. Мы ждали одного, чтоб мать ушла куда-нибудь по делам, и тогда, сопровождаемые гулким стуком сердца, начинались наши робкие ласки. Вечная боязнь, что нас могут застать, заставляла нас делать все с оглядкой, с опаской, если расстегнуть, то только три пуговки, если снять, то только чуть-чуть, чтобы по первому скрипу двери, по первому шороху иметь возможность мгновенно застегнуться, поправить одежду, вытереть губы.

Как это все началось? Как я решился? Просто то, что произошло в классе, естественно продолжилось у меня дома, когда она пришла заниматься химией.

Только теперь нам никто не мешал. Если не считать мою мать, которая либо возилась на кухне, либо вообще уходила из дому по каким-то делам. Отец целыми днями пропадал на работе. Люда, моя сестра, с утра была в школе, вечерами она бегала на свидания к своему Генке.

Было воскресенье. Отец и сестрица поехали на огород, хотели взять и меня, но я твердо заявил, что ко мне должны прийти. Людке это очень не понравилось.

Ладно, оставайся, раз обещал, сказал отец. И они уехали.

Как мы и договаривались, Света пришла уже после обеда. На ней была белая юбка с с большими цветами по всему полю, красная блузка с небольшим вырезом, поверх нее серая шерстяная кофта, она распустила косу, и это ей было к лицу.

Мы уселись за стол, и мне в голову ничего не шло. Я невпопад отвечал на ее вопросы, перед моими глазами были только ее высоко обнаженные ноги в тонких капроновых чулках. Стук моего сердца гулко отдавался в ушах.

— Я ухожу на часок, — сказала мать, заглянув к нам. Она улыбалась.

— Хорошо, захлопни, пожалуйста, дверь, — попросил я.

— Давай отдохнем, — сказал я Свете. Она удивленно посмотрела на меня.

— Просто поговорим, — пояснил я.

— Давай, — ответила она с улыбкой. — О чем?

— Ты встречаешься с кем-нибудь из той школы, где училась прежде?

— Почти нет, а что?

— У тебя там был дружок?

— Был Шарик, Дружка не было, — засмеялась она.

— Ну и ты встречаешься со своим Шариком? — спросил я.

— Слишком далеко ездить.

— Так пусть он приезжает.

— А когда же химию учить?

— Химию можно отставить.

— Нет, боюсь. Учитель мой рассердится.

— Это я, что ли?

— Ты.

— Прямо уж, учитель.

— Ой, что-то в глаз попало, посмотри, — она придвинулась ко мне.