Анаис Нин - Генри и Джун

— Давай сходим в кино. Я знаю одну картину, которую нам стоит посмотреть.

Он упрямится. Но во мне больше нет жалости к нему, я больше не проявляю слабость. Я просто становлюсь такой же упрямой, как он, все время держу в уме Генри и гостиницу «Анжу». Генри проник в мою кровь. На протяжении всего обеда я думаю, как бы мне хотелось привести сюда Генри. Накормить его этими обильными, сказочными банкетными блюдами. Эдуардо страшно злится, хотя и старается этого не показывать. Он говорит, что отвезет меня на вокзал Сен-Лазар.

Но у меня в шесть — свидание с Генри. Мы немного погуляли, а потом расстались, злясь друг на друга, не сказав почти ни слова. Я вижу, как Эдуардо уходит от меня неизвестно куда, такой одинокий. Я перехожу улицу, захожу в «Прентан» и подхожу к прилавку, на котором красуются ожерелья, браслеты и серьги, всегда вызывающие у меня такое восхищение. Я стою и рассматриваю их с любопытством и изумлением дикарки. Они так переливаются. Аметист, бирюза, розовый перламутр, изумруды. Мне бы хотелось снять с себя одежду и увесить тело сверкающими драгоценностями. Я вижу два широких браслета из полосовой стали. Это мои наручники — я просто рабыня браслетов. Скоро они сомкнутся на моих запястьях. Я делаю покупки. Беру помаду, пудру и лак для ногтей. Я не думаю об Эдуардо. Иду к парикмахеру; там я могу спокойно посидеть, застыв в неподвижности. Я пишу, а на руке, которая держит ручку, поблескивает сталь.

Немного позже Генри задает мне вопросы. Я отказываюсь отвечать. Я прибегаю к женским уловкам. Я храню тайну моей верности. Мы крепко сжимаем руки друг друга, гуляя по улицам Парижа. Это опасный момент. Сегодня я уже испытала странное удовольствие, обижая Эдуардо. Сейчас мне хочется остаться с Генри и обидеть Хьюго. Я не могу вынести дорогу до дома в полном одиночестве, зная, что Генри едет к себе, в Клиши. Я мучаюсь от желания, которое мы не можем удовлетворить. Теперь уже он боится моего безумия.

Сегодня Алленди задает свои вопросы совсем безжалостно. Я не могу уклониться. Когда я пытаюсь сменить тему разговора, он отвечает мне, но потом все равно возвращается к тому, от чего я пыталась увильнуть. Он смущен моим рассказом об Эдуардо и о том, что я хотела быть жестокой с Хьюго в тот же день, о браслетах. Сейчас, очевидно, наибольшим моим расположением пользуется Генри. Но, когда Алленди начинает углубляться в свое предположение, что я люблю Эдуардо, он делает ошибку, хотя и ясно видит, что я разрываюсь между желанием подавлять и быть подавленной. Я искала превосходства в Генри, и он действительно смог доминировать надо мной — в сексуальном смысле, но меня ввели в заблуждение его творчество и огромный опыт.

Алленди не понял смысла моих браслетов. Я, по его словам, купила два браслета в противовес своему удовлетворению, которое получила, обижая Эдуардо и Хьюго. Как только я становлюсь жестокой, у меня появляется желание истощить, опустошить себя. Один браслет — за Хьюго, другой — за Эдуардо.

В это я не верю. Я выбирала эти два браслета с чувством абсолютного подчинения власти Генри и освобождения от той нежности, которая связывает меня с Хьюго и Эдуардо. Когда я показывала их Генри, вытянула вперед обе руки, как делают люди, закованные в наручники.

Алленди вспоминает о концерте, когда мне показалось, что он чем-то расстроен и обеспокоен. Что же было на самом деле? Может быть, у него финансовые проблемы, связанные с его работой, или какое-то эмоциональное беспокойство?

— Эмоциональное, — быстро проговорила я.

— Какое впечатление произвела на вас моя жена?

— Я заметила, что она некрасива, и мне это было приятно. А еще я спросила вашу горничную, не ваша ли жена занималась дизайном вашего дома, потому что он мне понравился. Мне кажется, я все время пыталась сравнить ее с собой. Извините, что я назвала вашу жену некрасивой.

— Это не так уж и страшно, если больше вы ничего не подумали.

— Нет, еще я чувствовала, что в тот вечер была красива.

— Вы и правда были очень хороши. Это все?

— Да.

— Вы пытаетесь повторить переживания своего детства. Идентифицируете мою жену, которой сорок лет, с вашей матерью, вам интересно, сможете ли вы отвоевать у нее отца (или меня). Моя жена в вашем воображении играет роль вашей матери, поэтому она вам и не понравилась. Должно быть, когда вы были маленькой, очень ревновали к матери и завидовали ей.

Он очень много говорит о том, что любой женщине необходимо кому-то подчиняться. Радость быть совершенно свободной, как он считает, я еще не познала. В первую очередь я должна освободиться физически, потому что Генри пробудил во мне слишком глубокие чувства.

Я начинаю находить недостатки и погрешности в его формулах, меня уже раздражает его поспешная трактовка моих снов и мыслей. Когда он молчит, я анализирую собственные чувства и поступки. Конечно, Алленди может сказать, что я просто пытаюсь найти в нем недостатки, потому что он спровоцировал меня на откровенность о его жене. На какое-то мгновение я почувствовала себя гораздо сильнее, мне хочется самой проанализировать историю с браслетами. Я чувствую себя одновременно подчиненной, покорной и бунтующей.

Алленди акцентирует свое внимание на амбициозности моих желаний. Он чувствует, что приближается и к сексуальной подоплеке моих неврозов; я понимаю, что он действует, словно искусный детектив.

Чтобы проверить Хьюго, я пару раз высказала мысль о «свободном вечере», возможно, раз в неделю, когда каждый мог бы ходить куда-нибудь один. Совершенно очевидно, что ему не нравится идея отпускать меня куда бы то ни было с Генри, подсознательно он ревнует.

В конце концов Хьюго согласился, чтобы я пошла в кино с Генри и Фредом, сказав, что сам отправится куда-нибудь с Эдуардо. В последний момент Эдуардо пойти не смог. Я предложила отменить и мое кино. Хьюго не захотел даже слышать об этом. Он сказал, что найдет куда пойти и что это полезно для нас обоих. Он сказал это совершенно нормальным тоном, но я не была уверена, не обижен ли он в глубине души моей просьбой о независимости. Он утверждает, что совсем нет. Впрочем, обижается он или нет, мне это необходимо. Думаю, в конце концов он с умом начнет пользоваться своей свободой.

— Ты думаешь, свобода означает, что мы должны просто отдалиться друг от друга? — спросил он обеспокоенно.

Я сказала, что нет. Конечно, я отдалилась от него в сексуальном плане, и если во мне и живет сейчас какая-то ревность, то вызвана она не физической страстью, а самым обыкновенным чувством собственницы. И раз я сама не отдаю ему свое тело, он имеет полное право на свободу и даже на нечто большее. Было бы просто чудесно, если бы Хьюго нашел с кем-нибудь такое же удовольствие, какое я нашла с Генри. Если то, что говорит Алленди, — правда, мы оба должны искать сексуального удовлетворения вне нашей любви. О, мне это очень нелегко! Ведь я могла бы придержать Хьюго для себя. Мысль о свободе никогда даже в голову ему не приходила. Это я предложила ему ее. Наташа назвала бы меня дурой.