Эдуард Снежин - Оторва

   - А слышала, что его прежняя жена повесилась? Говорят, он довёл.

   - Это меня и смущает.

   - Да не бойся! – расхохотался я, - ты сама, кого угодно загонишь в петлю!

   - Ну и гад,  же ты! Обижаешь скромную девушку.

   В животе кольнула резкая боль.

   - Катись ты к своему начальнику! – скривился я.

   Лариса сверкнула хамелеонами и ушла.

   Вечером скорая увезла меня в хирургию. Слава богу, попался чуткий хирург.  Вызванный из дома, он не потащил меня сразу на операционный стол, а остался до утра, ожидая моих анализов, и раз десять подходил, даже ночью, щупал мой живот.

   Всё обошлось без операции, меня хотели перевести на долечивание в терапию, но тут появился заведующий отделением, который знал меня, как электронщика и сказал:

   - Будешь лежать у меня, пока не восстановишь мне радиосвязь с палатами!

   - Что ж сделаю, – согласился я, - мне хотелось отлежаться от Ларисы и пьяного образа жизни.

   - Чудненько! – пропел врач, - я тебя посажу на спецдиету для бугров.

                                           XXXI

   Эта задержка в хирургическом подарила мне встречу с Даной, всю историю с которой я до сих пор воспринимаю, как фантастическую.

   Дана - высокая девушка с каштановыми волосами и с вечно приклеенной улыбкой. Она повредила мениск, одно колено было подбинтовано, что совершенно не портило её великолепных длинных загорелых ног под коротким халатом. Дана была молода – лет шестнадцати, семнадцати, и вокруг неё постоянно кружился хоровод её юношей-сверстников, истекающих от поллюций, таких же временных инвалидов, как она.

   Конечно, я облизывал на неё губы, но не более того. Однако Данина непосредственность не знала границ.

   - А где у тебя бинт? Покажи! Наверно на животе.

   - Да нет у меня бинта!

   Она задрала мне халат и майку и, не обнаружив бинта, не успокоилась:

   - Всё понятно, у тебя забинтован член.

   Бессовестность молодого поколения не знала границ.

   - Что ты Дана, бог с тобой, не полезешь же в штаны!

   - А почему ты тогда в хирургическом?

   - Заведующий  меня любит.

   - Попроси у него для меня справку на свободный выход.

   - Зачем?

   - Домой  буду бегать.

   - И добегаешься, второе колено перешибёшь.

   - А плевать, у меня ноги крепкие.

   - Ноги у тебя просто … сладкие.

   Она взглянула на меня, на миг погасив улыбку, а я стушевался и больше на подобные темы не распространялся.

   Зато много болтал с ней о другом, занимал её от больничного безделья. Дане нравились мои рассказы, про работу с иностранцами, которую большое начальство доверило мне для освоения импортного вычислительного комплекса; про суровый, но красивый Север, где я был в командировках на ядерных испытаниях; про смысл жизни и прочее – она была любопытна и с удовольствием поддерживала любую тему.

   - Знаешь, когда мы приехали в Москву для работы с англичанами, нас поселили в шикарную гостиницу для академиков.

   - Так ты академик?

   - Что ты – у нас всего два академика на город, а я даже не кандидат.

   - За что же такая честь?

   - У нас же режимное предприятие – работа с иностранцами большая редкость.

   - Мне папа говорил, что он давал подписку: вообще не встречаться с иностранцами.

   - И я давал. Только у них самая лучшая техника, надо же её осваивать, чтобы совсем не отстать от Америки.

   - А ты знаешь английский?

   - Представь, что нет. Изучал немецкий.

   - А почему тебя выбрали?

   - Выбрали то сначала не меня, другого - с английским,  да это не помешало ему запороть контракт.

   -  Как запороть?

   - Да набрал за тыщи долларов не то, что надо в комплекс.

   - А ты?

   - А мне пришлось выкручиваться, заменять.

   - Выкрутился?

   - Выкрутился. Мне даже генерал, директор предприятия, предоставил доверенность на подпись от его имени, – похвастался я.

   - Ого! – восторженно воскликнула  Дана, – ты герой в моих глазах!

   - Тогда позвольте поцеловать Вашу ручку, мадемуазель.

   - Лучше я поцелую тебя в щёчку.

   Она перегнулась через боковинку соседнего кресла и азартно чмокнула меня. Я схватил её запястье и приложился к нежной загорелой коже тыльной части ладони.

   - И где ты только загораешь зимой?

   - Нигде. Это с лета. Видел бы меня в августе – как негритянка.

   Лариса явилась ко мне в больницу. Но раньше посетил меня Фаукат и сообщил, что видел мою подругу, входящей в свой дом с начальником отдела.

   «Конечно, пришли не чаи гонять»! - усмехнулся я про себя.

   Я сделал вид, что лежачий больной и наврал что-то про операцию. Она  повздыхала и ушла.

   Наконец, я настроил в отделении радиосвязь и выписался.

   Дана попросила у меня телефон, её выписывали завтра.

   - Зачем тебе?

   - А я у всех беру, люблю болтать по телефону.

   Через день, в субботу утром телефон зазвонил.

   - Я приду к тебе? – спросила Дана.

   - Что делать нечего?

   - Нет у меня серьёзный повод.

   - Какой?

   - Приду – скажу.

   - Ну, приходи, – и я сказал адрес.

   - Да знаю я твой адрес на бойком месте!

   - Откуда?

   - Общие знакомые сказали.

   В это утро солнце в моей квартире, без окон на восток, взошло раньше – в проёме двери появилась ослепительная Данина улыбка. В руках у солнышка была бутылка с шампанским.

   - В честь чего?

   - У меня день рождения!

   - И в такой день ко мне?

   - К тебе.

   - Чем заслужил? У тебя же куча молодых друзей.

   - А! мне с ними неинтересно.

   - А со мной?

   - С тобой интересно – ты много знаешь.

   - Ну, ладно, только я даже цветами  не запасся, не знал.

   Я достал из серванта неизменный коньяк, на этот раз это был светлый молдавский «Белый аист» и коробку шоколадных конфет, которую вручил Дане.

   - Поздравляю!

   - Ого, ассорти!

   Она тут же открыла коробку на пробу.

   - Ну, закусывать есть чем!

   Я начал отмыкать шампанское; рука, вдруг, сорвалась, пробка выстрелила в потолок, напиток зашипел бурным потоком и окатил Дану, она вскрикнула, а в фужеры я разлил остатки.

   Мокрая, с головы до ног, богиня заливисто смеялась и взъерошивала волосы; я, вначале, проклинавший себя за неловкость, рассмеялся тоже.

   Мы быстро схватили с Даной шипящие через верх бокалы и, стоя, присосались к ним ртом – я только успел вскрикнуть:

   - С днём рожденья!

   Дана, отпив бокал наполовину, сказала:

   - Меня всегда целуют, когда поздравляют.