Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

— Скажи что-нибудь! — кричу я на него.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — произносит он хрипло, но все так же спокойно.

— Скажи мне, почему!

— Ты не хочешь знать почему, — тихо говорит он.

— Пошел ты! — кричу я и пытаюсь ударить его снова.

На этот раз его рука ловит мое запястье и удерживает ладонь в сантиметрах от его лица.

— Ты пила, — говорит он. — Тебе нужно успокоиться, для твоего же блага.

— Не смей говорить мне успокоиться, — яростно шиплю я. Чувствую себя агрессивной, неконтролируемой, будто наконец разваливаюсь на части, каждая ниточка, что грозила разорваться, наконец дернута. — У меня нет права быть расстроенной? Быть в ужасе!?

Его хватка на моем запястье усиливается.

— Я не отпущу, пока ты не успокоишься. Давай, Сид. Давай снизим твой пульс, сделай глубокий вдох.

— Пошел ты, — говорю я, пытаясь вырваться из его захвата, но он протягивает другую руку и хватает меня за затылок. Я автоматически замираю.

— Успокойся, — повторяет он сурово. Его хватка на моей шее так же сильна, как и на запястье, и на мгновение я чувствую настоящий страх. Он разрывает мою смелость от алкоголя, острым осколком ясности, и я понимаю, какая дура. Я пришла сюда одна, чтобы противостоять своему учителю, человеку, которого едва знаю, человеку, у которого вся власть и все секреты, и я сама разожгла в нем это пламя, огонь, который может поглотить меня целиком.

Он может причинить мне вред. Мое слово против его. Кто поверит мне после всего, что я говорила? Я уверена, его компьютер полон файлов обо мне и моем поведении.

О том, какая я сумасшедшая.

— Вот так, — тихо говорит он, все так же интенсивно глядя мне в глаза. — Дыши. Это была борьба. Следующее — бегство. Но прямо сейчас я вижу страх. Это хорошо, что ты боишься меня, Сид. Хорошо, что боишься всех. Обещай, что не потеряешь этот страх.

О чем, черт возьми, он говорит?

— Почему? — шепчу я, замечая, что хватка на моей шее ослабла. Он начинает водить большим пальцем взад-вперед по моей коже, слегка массируя ее. Это успокаивает мое сердцебиение, но делает со мной еще кое-что. Подкашивает колени. — Ненавижу тебя, — выдыхаю я.

— Понимаю, — вздыхает он. — Ты имеешь право ненавидеть меня. Я тоже себя ненавижу.

И почему-то это злит меня еще сильнее, будто он ищет легкий путь.

— Скажи, почему ты шпионил за мной, — говорю я со стиснутыми зубами. — Ты… одержим мной?

Звучит абсолютно глупо, когда я говорю это, хотя другого слова и нет.

На его губах появляется печальная улыбка.

— Мы все чем-то одержимы, не так ли? У всех нас есть свои маленькие фиксации. Ты знаешь это лучше кого бы то ни было.

Я сглатываю.

— Это больше, чем маленькая фиксация, доктор. Камеры, караулить под моим окном, следить за мной на прогулках — это все больше, чем просто фиксация.

— Я знаю, — говорит он, смотря в пол. Он отпускает мою руку, но все еще держит ее. — Ничего не поделать. В тот момент, когда я впервые увидел тебя, понял, что пропал.

Мои щеки пылают. Я помню тот момент, как будто это было вчера: мы столкнулись с ним у учебного центра.

— Ты выглядел так, будто испугался меня, — бормочу я.

— Так и было. Потому что я знал, — он делает паузу, снова смотрит на меня, встречая мой взгляд, его брови сведены. — И я знаю свою роль. Знаю свое положение. Знаю, что эта разница в положении — причина, по которой я никогда не смогу ничего предпринять. Я был обречен.

Его слова начинают доходить до меня, оказывать эффект. Я не могу утонуть в этих словах, потому что я тогда просто беспомощно подниму руки.

— И поэтому ты решил установить камеры в моей комнате? Потому что той камеры, которая стоит во время наших сессий — недостаточно?

Он отпускает меня и отходит к другой стороне комнаты, проводя руками по лицу. Моя кожа ноет в тех местах, где он держал меня. Какая-то больная часть меня надеется, что останутся следы.

— Нет, — наконец говорит он. — Этого было недостаточно.

Он останавливается у зеркала на стене и смотрит на свое отражение.

— Я просто не понимаю, — говорю я.

— Подойди сюда, и, возможно, поймешь.

Я колеблюсь, а затем подхожу к нему. Он отступает, жестом предлагая мне встать на его место.

Встаю перед зеркалом и смотрю.

Выгляжу, как гребаный беспорядок. Полосы туши под глазами, которые не смыло очищающее средство. Волосы растрепаны, халат наспех завязан.

Хотя на мгновение, всего на секунду, мне кажется, что я вижу вспышку чего-то еще.

Но нет, это просто игра света.

Кинкейд стоит рядом со мной и говорит:

— Ты видишь эту девушку?

Я вижу ее. Сидни Деник, ходячий хаос.

— Вот с чем я борюсь, — говорит он, и его голос такой низкий и хриплый, что по моей спине бегут мурашки. — Вот из-за кого мне так чертовски тяжело приходить на работу каждый день, потому что я должен притворяться. Притворяться, что не хочу ее. Притворяться, что не нуждаюсь в ней. Притворяться, что не жажду ее.

Черт, я сейчас растекусь лужей у его ног. То, как он сказал, что жаждет меня, смешивается в грязный коктейль со всеми остальными чувствами, что я испытывала сегодня, и я уже не знаю, хочу ли снова ударить его или трахнуть до беспамятства.

— Единственное, что мне позволено, — это пытаться спасти ее, — добавляет он. — И поэтому я наблюдаю за тобой. Мне не нужно смотреть, как ты раздеваешься или трогаешь себя во сне. Я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

Я моргаю от его слов и смотрю на его отражение в зеркале.

— Я должна пожаловаться на тебя, — говорю ему, хотя звучит это так, будто сама мысль об этом мне противна. Ненавижу то, какой слабой он заставляет меня чувствовать себя.

— Должна, — мрачно соглашается он. — Это будет правильным поступком.

— Тебя выгонят отсюда?

Он пожимает плечами.

У меня есть ощущение, что его не выгонят. Он нужен им здесь.

— И больше никто за мной не следит?

— Не так, как я, — говорит он, и во взгляде у него появляется резкость. — У них не самые лучшие намерения по отношению к тебе.

Теперь это очевидно. После слов Эверли я чувствую себя обманутой.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

— Почему тебе нужно спасать меня? Ты спасаешь меня от них? Что на самом деле здесь происходит?

— Я говорил. Мне нужно спасти тебя от самой себя. Я знаю твое прошлое. Знаю, что с тобой случилось. Знаю то, что ты не позволяешь себе видеть, то, с чем не позволяешь себе столкнуться. Это место… — он качает головой. — Это место однажды заведет тебя в лес и не выпустит обратно. Я не могу позволить, чтобы это случилось с тобой.

— Пожалуйста, скажи, что это метафора.

— Это лес твоего разума, Сид. Поселение… оно играет с теми, кто наиболее уязвим. Я видел, как это происходит снова и снова. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред, если у меня есть силы это предотвратить.

Моя грудь внезапно холодеет, сжимается, будто мои ребра сделаны из льда.

— Это ты заставил меня перестать принимать Аддерал. С тех пор я не могу ясно мыслить.

— Нет, можешь, — говорит он. — Скажи мне, замечала ли ты свои симптомы? Чувствовала ли ты, что тебе не хватает таблеток?

Я закусываю губу, пытаясь сообразить.

— Я не знаю. Трудно сказать. Просто происходит так много всего.

— Ты должна продолжать доверять мне.

— О, чтобы ты мог продолжать шпионить за мной?

— Камеры установлены недавно, Сидни, — говорит он. — Я установил их несколько дней назад.

И тут же я снова злюсь.

— Ты знаешь, каково это — когда человек, который просил тебя доверять ему, разрушает это доверие?

— Знаю. И мне ненавистно, что ты так себя чувствуешь, — говорит он. — Я прошу прощения, искренне. Но мне все равно нужно, чтобы ты доверяла мне.

Я смотрю на него. Вижу, что он действительно сожалеет о том, что заставил меня чувствовать это, но не думаю, что он сожалеет о том, что сделал.

Насколько глубока его одержимость мной?