Шахразада - Грехи царя Омара

Когда лагерь затих, Валид, вытянувшись на кошме, а руку положив под голову, послал зов Назиру. Каждый вечер внук описывал деду то, что видел вокруг. Звездочет, хотя и не был так силен в тайном искусстве беседы на бесконечных расстояниях, все же всегда откликался и задавал вопросы, свидетельствующие более о почти детском любопытстве Назира, а не о его обеспокоенности судьбой внука. Ибо мысли Валида были так сильны и слышны, что можно было не волноваться о его здоровье.

Сегодняшняя же беседа затянулась – Назир не мог не прочитать Валиду отрывок из древнего манускрипта, описывающего эти места. И пусть повествование вел иноверец-христианин и, более того, воин-крестоносец, но слова этого человека были так точны, что ни пыль времен, ни разница взглядов не могли умалить восхищения его точным пером бесстрастного наблюдателя.

Засыпая, Валид повторил про себя: «Баальбек… Завтра я увижу Баальбек…» И, словно малыш с игрушкой, с этой сладостной мыслью юноша уснул.

Макама восемнадцатая

И назавтра к вечеру перед ними предстал Баальбек. Руины города оказались так велики и внушительны, что легко было вообразить себе этот город в дни его расцвета. Шесть порфирных колонн, колоссальная лестница и платформа древнего храма произвели на сыновей страны Ал-Лат необыкновенное впечатление. Солнце садилось, и желтоватый теплый камень в его лучах загорелся собственным светом. Сами колонны в косых лучах казались гигантской аркой, соединяющей настоящее и далекое прошлое, от которого остались лишь следы на камнях и страницах рукописей. Мансуру, циничному и эгоистичному, эти колонны показались вратами, что вели в никуда. Царевича удивил почти детский восторг, с которым среди руин ходил Валид, притрагиваясь то к одному камню, то к другому.

А сын наложницы, Саид, подумал:

«Аллах милосердный, как же много знает этот мальчишка! Быть может, зря мы смеялись над ним? Быть может, он, а не мы были правы в том давнем споре?» Древние камни заставили что-то шевельнуться и в холодной душе Саида. Он опять вспомнил старый спор, который еще сильнее отдалил от него младшего брата.

В тот вечер на небе, так же как здесь, в долине, играл немыслимыми красками закат. Валид стоял у раскрытого окна башни и любовался горами и городом у дворцовых стен.

– Смотри, Мансур, – сказал тогда Саид, – братишка готовится сочинять стихи.

– Ну что ж, путь сочиняет. Это единственное, что ему остается делать, – ведь женщины его совсем не интересуют. Я готов спорить на половину казны, что он еще не возлег ни с одной из них, даже не приблизил свои уста к устам прекрасной пери…

– Как ты хитер, брат! Ведь ты же споришь, заранее зная, что выиграешь…

– Глупцы, – проговорил, не оборачиваясь, Валид. – Вы гонитесь за сиюминутными удовольствиями, негой лишь для тела и на короткий миг. Я же жду той радости, что останется со мной навсегда. И не тороплюсь растрачивать душу и семя по мелочам…

– Ого! Вот так слова… Наверное, братишка, перед нами не мальчик, а столетний дед…

– Двухсотлетний…

Царевич и Саид переглянулись с улыбкой. И тогда Валид обернулся к ним. На его лице играла такая светлая, добрая улыбка, что старшие братья прикусили языки.

– Я мечтаю о прекраснейшей, единственной. И пусть она мне встретится еще через много лет. Но от ее прикосновений запоет моя душа, а тело ответит на эту песнь со всем пылом настоящей страсти. А о чем мечтаете вы, несчастные? О новом, еще одном виде похоти, что вам подарит продажная любовь? Мне жаль вас…

Тот давний вечер опять встал у Саида перед глазами. Выражение восторга, с которым смотрел на мир младший брат, заставило его сердце сжаться в какой-то удивительной, неизъяснимой тоске. «Да что же это за развалины такие? Почему брат смотрит на них почти со слезами?»

Было уже далеко за полночь, когда Саид наконец решился спросить у Валида о городе, что некогда стоял на этом месте.

– А я думал, брат, что ты так и не захочешь узнать о том, что за город лежит у наших ног, – ответил Валид.

Но, увидев глаза старшего брата, устроился поудобнее и начал рассказ о городе Баальбеке, его быстром расцвете и долгом умирании. Хотя сам Валид считал, что город не умер, что впереди у него еще множество славных лет, когда история сможет осветить не одну жаждущую истины душу.

– Некогда этот город назывался Гелиополисом, городом солнца на языке эллинов. Но Гелиополисом его назвали пришедшие сюда воины Искандера Великого. До этого же город, как и ныне, носил имя древнего бога. Жемчужиной города был храм богу Хададу, которого позже стали звать Ваалом. Богу молнии и грома, который мог наслать дождь на поля, чтобы умножить урожай, но мог наслать и град, чтобы этот урожай уничтожить. Голова Хадада была увенчана лучами, вот поэтому эллины и приняли его за бога солнца, а его храм стал храмом этого веселого и сильного бога… Рос город, росли и храмы. Не только величием колонн и красотой построек был славен город древних богов. Говорят, что в храме жили и прорицатели, столь мудрые, что отвечали на вопросы, которые человек задавал мысленно, а иногда и не задавал вовсе. Так произошло и с одним из императоров, что сменили эллинских властителей, – он не задал вопроса, но молчаливое предсказание предстало перед ним в виде связки сучьев, обернутых ветхой тканью. Не прошло и года, как это предсказание сбылось, – императора сожгли на костре из сучьев.

Братья молчали. Глаза предводителя каравана поблескивали в свете пламени. Было видно, что этот человек, повидавший в жизни уже немало, с удовольствием слушает юного Валида.

– Вон там, – в темноте рука Валида была еле различима, – остатки лестницы. Некогда она была огромной и вела к колоннам главного входа в акрополь. Арка входа, украшенная скульптурами, имела в высоту тридцать локтей[3] и в ширину двадцать. Пройдя под ней, человек попадал в шестиугольный двор, окруженный еще одной колоннадой. А посреди этого двора возвышался громадный алтарь. Колонны, окружавшие двор, ценились чуть ли не на вес золота – это были порфирные колонны, вырубленные в каменоломнях черной земли Кемет. Там их обрабатывали и шлифовали, а потом волоком спускали к реке и на гигантских баржах переправляли в порт, грузили на корабли и по Серединному морю везли в порт на побережье, а оттуда опять волоком через горы доставляли сюда. Замыкал этот двор огромный храм – центр и акрополя, и всего города.

– О Аллах, как же прекрасен и огромен мир! – но сказал это не караван-баши, и не Валид. Слова эти вырвались из уст царевича Мансура.

– Храм же, – тем временем продолжал свой рассказ Валид, – стоял на громадной платформе, которая покоилась на плитах. Плиты эти словно вырублены руками гигантов в незапамятные времена: длиной они больше сорока локтей, десять локтей в высоту и восемь в ширину. Эти плиты почти не пострадали от времени, и завтра, если Аллах милосердный нам позволит, я покажу вам их. Учитель давал мне читать об этих плитах в одном древнем свитке.