Долина смерти (ЛП) - Халле Карина

— Кто здесь? — кричу я, мой голос дрожит.

— Обри! — слышу голос Дженсена, который пробивается сквозь тишину, а потом звук, с которым он продирается сквозь кусты. Меня захлестывает волна облегчения.

Через несколько мгновений Дженсен выходит из леса, в одной руке держит поводья Дюка, а в другой — винтовку, готовую к выстрелу. Его лицо меняется с обеспокоенного на сердитое, когда он видит меня.

— Какого черта ты тут делаешь? — спрашивает он, подходя ко мне. — Я сказал тебе оставаться с остальными!

— Я волновалась, — говорю я, и мой голос звучит слабее, чем мне хотелось бы. — Тебя слишком долго не было.

— И ты пошла одна в лес? — с каждым словом голос Дженсена становится все громче, в глазах плещется ярость. — Ты вообще понимаешь, насколько это было безрассудно?

Да, понимаю.

— Там был горный лев, — говорю я, все еще пытаясь осознать произошедшее. — Он был совсем рядом, следил за мной. Он мог напасть, но не напал. Он убежал, когда услышал тебя.

Дженсен оглядывает лес.

— Горные львы не подходят к людям, если не голодны или не больны.

— Этот подошел, — настаиваю я. — Он был огромный, Дженсен. Он охотился на меня.

Он смотрит мне в лицо, и я вижу в его глазах целую бурю эмоций.

— Тебе повезло. Очень повезло, — его голос смягчается, беспокойство берет верх над гневом. — Ты не ранена?

— Нет. Только напугана, — протягиваю руку к Дюку, глажу его по шее, заглядываю в его темные, кажется, немного успокоившиеся глаза. — Ты нашел его, — говорю я, улыбаясь.

— Он сам уже возвращался, — говорит Дженсен. — Я знал, что он вернется. Умная лошадь всегда ищет безопасное место, — акцент на слове «умная» не оставляет сомнений в его подтексте.

— Прости, — говорю я, хотя часть меня ни о чем не жалеет. — Я не могла просто сидеть там, не зная, что с тобой. Я бы никогда себе этого не простила, если бы что-то случилось.

Челюсть Дженсена напрягается, в его глазах вспыхивает страсть, и я почти уверена, что он меня поцелует. Но он лишь качает головой.

— Наверное, мне должно быть приятно. Пойдем отсюда, пока мы не привлекли чье-то еще внимание.

Он отступает, и я понимаю, как сильно жаждала его прикосновений. Обычно я умею относиться к сексу легко, но после прошлой ночи я боюсь, что начинаю чувствовать к нему что-то, чего не должна. Не только физическое влечение, но и что-то большее.

Но это безумие. У нас и так все слишком сложно.

Мы идем в напряженном молчании. Дженсен ведет Дюка, я иду следом. Облегчение от спасения быстро сменяется ощущением, что мы не одни. Меня не покидает чувство, что за нами следят, что кто-то наблюдает за каждым нашим движением в лесу.

Я оглядываюсь, ожидая увидеть горного льва, притаившегося в засаде. Но вижу лишь деревья и тени. И все же это ощущение остается — тяжесть на затылке, инстинктивный страх перед хищником.

Дженсен, не сбавляя шага, хрипло бросает:

— Не оглядывайся. Просто иди.

— Мне кажется, за нами кто-то следит, — шепчу я.

— Я знаю, — отвечает он, и в его голосе слышится такая мрачность, что она холодит меня больше, чем этот мороз. — Именно поэтому мы не останавливаемся.

Мы продолжаем идти в тишине, каждый шаг приближает нас к относительной безопасности открытой котловины. Но с каждым пройденным метром ощущение, что за нами наблюдают, только усиливается, словно тот, кто смотрит, становится смелее, увереннее в своем преимуществе.

Когда мы наконец выходим из-под полога леса, я почти оседаю от облегчения. Остальные на месте, где мы их оставили, кони оседланы и готовы, на лицах тревога, когда они замечают нас.

— Нашел ее, блуждающей в лесу, — объявляет Дженсен, в его голосе проскальзывает злость, от которой я вздрагиваю. — Едва не столкнулась с горным львом.

— Господи, — бормочет Коул. — Да у тебя, девица, просто тяга к смерти.

— Все городские такие тупые, или только ты? — добавляет Рэд с усмешкой.

— Заткнись нахуй, — рычит Дженсен.

Но я игнорирую их, слишком сосредоточена на лесе за нами. Снова оборачиваюсь, в последний раз, всматриваясь в тени между деревьями.

Ничего не двигается. Ни рыжеватой фигуры, ни янтарных глаз, отражающих солнечный свет. Просто тихий, безмолвный лес.

Но уверенность остается — за нами охотятся.

Вот только кто, я больше не знаю.

— Возвращаемся, — объявляет Дженсен, передавая мне поводья Дюка. — Сейчас же.

К моему удивлению, никто не спорит, хотя они обмениваются недоуменными взглядами и пожимают плечами. Я тщательно проверяю Дюка на наличие каких-либо признаков травмы, прежде чем взобраться на него. Он кажется спокойнее сейчас, хотя его уши все еще нервно дергаются в сторону деревьев.

Пока мы скачем обратно через котловину, я не могу удержаться от того, чтобы постоянно оглядываться назад. Лес молчаливый и настороженный под полуденным солнцем, не показывает ничего из того, что скрывает.

Но я чувствую, как он наблюдает за нами. Ждет.

И что-то мне подсказывает, глубоко внутри, что это не просто горный лев.

17

—

ДЖЕНСЕН

Ветер свищет в щелях хижины, пробирается сквозь тонкие стекла и треплет ставни, будто пытается прорваться внутрь. Два часа сижу на вахте у окна, винтовка лежит на коленях. Не могу избавиться от чувства, что кто-то наблюдает. После Кедрового ручья не могу позволить себе расслабиться.

Хэнк снаружи, присматривает за лошадьми в укрытии и проверяет окрестности. Я приказал ему не отходить от хижины, вернуться, если погода ухудшится. А она, похоже, стала хуже в разы за последний час, и я в который раз проклинаю метеорологов за их прогнозы. Надо было знать, что так будет, но я все еще верю в лучшее.

И всегда потом жалею об этом.

Смотрю на часы — 2:17. Хэнк должен был связаться со мной пятнадцать минут назад. Правила просты: каждый час дежурный должен отметиться. Никаких исключений. В этих горах нельзя рисковать. Особенно после сегодняшнего. Я сказал остальным, что мы не можем позволить себе потерять лошадь из-за горного льва, хотя сейчас это последнее, о чем я думаю.

Встаю со стула, мышцы затекли от долгого сидения на морозе. Обри спит на медвежьей шкуре у камина, укрывшись спальником. Огонь почти погас, отбрасывая пляшущие тени на ее лицо. Остальные наверху, спят как убитые после тяжелого дня и сытного ужина с пастой и остатками виски.

Бесшумно подхожу к двери, беру куртку и натягиваю ее, проверяю револьвер и выхожу на улицу. Холод пронзает меня до костей, снег, гонимый ветром, хлещет по лицу. Видимость практически нулевая, мир за порогом погребен под слоем белой пелены.

— Хэнк? — кричу я, но мой голос тонет в реве стихии. — Хэнк!

В ответ — тишина.

На ощупь продвигаюсь к навесу, держась за веревку, которую мы натянули между хижиной и конюшней. Лошади встревожены. Джеопарди приветствует меня тихим ржанием, а Дюк нервно переминается с ноги на ногу в стойле. Все шесть лошадей и мул на месте — значит, Хэнк не мог уехать верхом.

Снова оказываюсь на улице и внимательно осматриваю окрестности хижины, выискивая хоть какие-нибудь следы. Свежий снег уже заровнял все, оставив лишь мой собственный след от крыльца. Круг за кругом обхожу хижину, выкрикивая имя Хэнка и тщетно пытаясь подавить нарастающее чувство тревоги.

Он не мог уйти далеко. Не в такую погоду. И уж точно предупредил бы.

Если только с ним что-то не случилось.

Эта мысль мгновенно замораживает кровь в моих жилах, и этот холод не имеет ничего общего с температурой воздуха. Завершаю осмотр, не найдя никаких следов, и возвращаюсь. Тепло хижины приносит лишь мимолетное облегчение, пока я отряхиваю снег с сапог и вешаю куртку.

— Что-то не так? — тихий голос Элая вырывает меня из раздумий. Он словно тень стоит на лестнице, ведущей на чердак, в руках ружье. Сонный, но настороже. Я снова бросаю взгляд на Обри — она все еще безмятежно спит.

Как же я ей завидую.

— Хэнка нет, — шепчу я, стараясь не разбудить спящих наверху. — Никаких следов. Впрочем, при таком снеге…