Арман Делафер - Одиль, не уходи!

Она сошла с ума! Написать такое письмо могла только женщина, совершенно не владеющая собой. Теперь она вполне может и признаться мне, что принадлежит на самом деле другому. И что мне тогда делать? Сказать ей язвительно, что никакого другого на самом деле не было? Нет! Нужно опередить ее, заставить саму оттолкнуть от себя Лаборда, нужно, чтобы она прониклась к нему ненавистью и отвращением. Резать нужно было по живому, по сердцу и животу, чтобы удалить оттуда соперника. Да, но что потом будет с ее сердцем и животом?

В четыре часа я подумал, что Лаборд вот-вот прилетит в Париж, что мне нужно немедленно ехать в Бурже и посвятить его в свой план. Заставить немедленно приступить к его осуществлению. Но у меня была назначена встреча с другом моего покойного отца, человеком, которому я был обязан решительно всем: место директора компании было получено мною только благодаря его протекции и покровительству. Встреча затянулась, потом он настоял, чтобы мы отметили ее в ресторане. И все это время я думал о том, что Лаборд уже в Париже, что мне обязательно нужно с ним увидеться до того, как я отправлюсь на свидание в беседку.

Мое нетерпение было так велико, что из ресторана я позвонил в Бурже. Мне не терпелось убедиться в том, что самолет прилетел. Но то, что я услышал, заставило меня похолодеть: самолет разбился в двадцати километрах от Парижа, и все, находившиеся в нем, погибли.

На то, что Лаборд погиб из-за меня, мне было решительно наплевать. Более того, в какой-то степени мне это было приятно: провидение покарало человека, замыслившего причинить мне зло. Но весь мой блестящий план рухнул, и под его обломками остался единственный шанс вернуть Одиль, не открывая ей правды. Завтра газеты напечатают сообщение о катастрофе и список погибших. Теперь у меня была только одна ночь, чтобы все ей рассказать. И я должен был именно так и поступить, теперь я это понимаю. Но… Но я пожертвовал этим последним шансом, потому что малодушно хотел еще один, наверняка последний раз насладиться той новой Одиль, которую так недавно познал и так безумно желал теперь.

Когда в половине десятого я вернулся домой и увидел, с каким нетерпением ждет этого свидания сама Одиль, я сказал ей несколько незначительных слов и ушел к себе в кабинет под предлогом срочной работы. Но лишь зажег там свет и запер дверь снаружи. Ноги сами понесли меня в беседку, а думать я мог только о том, что все это произойдет в последний раз. В последний!

Эти мысли обостряли мои желания, и я хотел за тот час, который она будет мне принадлежать, получить от нее все мыслимые и немыслимые наслаждения. Мы оба выпили отравленный страстью напиток, и я понимал, что отныне все остальное будет казаться нам с ней пресным и безвкусным. Она лишится любовника, я — любовницы.

Когда она пришла, я схватил ее в объятия с жадностью и горечью последней встречи. Она отдавалась с не меньшим пылом, чем я ее брал. Каждое прикосновение вызывало у нее стоны и крики наслаждения, а ведь ее ласкали те же самые руки, которые она так ненавидела вчера! Она призывала меня всем своим существом, и я взял ее, уже изнемогшую от наслаждения. И все повторилось потом еще два раза, а она все умоляла и умоляла меня о том, чтобы я не покидал ее лоно. Стыдливая Одиль, куда она пропала? Мои вдруг удесятерившиеся силы погружали ее в такое блаженство, что мне трудно даже передать его словами. И все это было как бы поверх того бешенства и боязни потерять ее, которые я испытывал в глубине души. Это было дикое наслаждение, в разгар которого она в экстазе призывала к себе мертвеца.

Я потерял всякое представление о времени, она тоже. Из забытья нас вырвал стук колес проходившего поезда, его свисток прервал блаженное состояние покоя, в котором я находился. Я встал и помог Одиль подняться.

— Здесь все-таки не хватает комфорта, — вдруг сказала она тоном прежней, насмешливой Одиль. — Можно, конечно, попросить мужа починить здесь освещение, но вряд ли он поймет, если я попрошу еще и провести сюда воду. А после твоих атак она мне так нужна. Ты трижды, если я не ошибаюсь, забыл о моей безопасности. Трижды! За один вечер!

Сдержанная, целомудренная Одиль говорила вслух о таких вещах! Я едва мог поверить своим ушам. Она сама обняла меня и поцеловала. С дрожью думая о том, что все это в последний раз, я страстно ответил на ее поцелуй. А потом она унеслась в темноту, и ее шаги затихли.

Когда я через некоторое время вошел в гостиную, Одиль с кем-то говорила по телефону. Увидев меня, она прикрыла телефонную трубку рукой и рассмеялась глубоким, счастливым смехом:

— Представляешь, Демонжо говорит, что Лаборд мертв. Вот идиот!

Я взял трубку параллельного аппарата и тоже включился в разговор. Демонжо с грустью говорил:

— Какая все-таки странная штука — судьба. Даже забавная. Еще несколько дней тому назад мы с ним играли в бридж…

— Забавная, — подхватил я, — вот именно. Глупо, однако, погибнуть при авиакатастрофе.

— Погибнуть в самолете? — ошарашенно переспросила Одиль.

— Тем более, что его смерть как бы на моей совести. Это я послал его несколько дней назад в Алжир по делам компании и приказал вернуться именно сегодня. Если у него есть любовница, она мне никогда этого не простит.

И я поспешил закончить разговор под тем предлогом, что безумно устал и хочу спать. Мы остались с Одиль с глазу на глаз, и мне было даже любопытно наблюдать за тем, как она пытается хоть как-то осмыслить услышанное. Наконец она сдалась и пожала плечами:

— Конечно, это шутка!

— Он действительно мертв, — ответил я.

— Есть шутки, которые переходят всякие границы! — нервно закричала она.

— Я не шучу.

Одиль резко поднялась со стула, как бы желая встретить предстоящий кошмар стоя.

— Это идиотизм! Я отвечаю за свои слова.

— Представь себе, я тоже.

Она рассмеялась резким, злым смехом. Еще бы, я осмеливался оспаривать полученное ею наслаждение! Думаю, что в эту минуту она яростно ненавидела меня.

— Ты все еще утверждаешь, что он мертв? — закричала она, уже находясь на грани такого отчаяния, которое ведет к самым безумным поступкам.

— Все еще утверждаю.

— Ну, хорошо же! Он не умер. Доказательством этого то, что я только что из его объятий. Я его любовница и хочу, чтобы ты об этом узнал.

— Ты не его любовница. Не он обладал тобой в беседке. Это был я. Сядь. Мне кое-что нужно тебе рассказать.

Она машинально подчинилась. Я вынул из кармана два ключа от калитки в парке и положил их на стол перед нею.

— Вот мой ключ. А вот тот, что ты дала ему. Я забрал его у Лaборда в Бурже перед отлетом в Алжир несколько дней тому назад. Вот письмо, которое ты ему написала, я забрал его у консьержки. Вот его расписка на сто тысяч франков, которые он получил за свое исчезновение с твоего горизонта. Я же говорил тебе, что на него не стоит надеяться. Ты начинаешь мне верить?