Роузи Кукла - Кадеточка

— Догадайся, кто тебе звонит? — Опять этот довольно приятный женский голос.

Я пытаюсь что–то ответить, но опять, меня прерывает этот мягкий и призывный женский смех. — Ха–ха–ха! — И опять тишина.

Начинаю злиться. Ну, что ей надо? Смутно ощущаю какое- то манящее волнение. Согласитесь, ведь не часто же вам звонят женщины. И главное, какие? Кто же это? Пытаюсь ответить себе на вопрос, и потом, откуда знают мою фамилию?

Третий звонок. Вызов длится бесконечно долго, так как я решаю, что не буду брать трубку и отвечать, но потом, спохватываюсь. А ведь могут звонить из штаба части. Поэтому снимаю трубку, но долго молчу.

— Ну и что? Долго будем молчать, красавчик? — Ага! Трубку уже не кладут, значит, все–таки надо со мной поговорить. Но кто, же это?

Даже не пытаюсь узнать, потому что просто некому мне звонить, нет у меня никаких знакомых женщин в части, если не считать сверхсрочницу Наташку. А она звонить мне не будет, потому, что накануне я на нее наорал и прогнал. И сам не понял, зачем я так с ней.

Ведь она же ко мне пришла, сама, одна, и не побоялась приехать поздно, потом одной идти по пустынной дороге среди темной степи. Если бы, не ее голос, то я бы ее так и не узнал. Она меня позвала тихо, но я услышал.

— Жора, Жорочка! Это я!

— Наташка? Что ты здесь делаешь? Ты зачем пришла? — Все это говорю на ходу, пока открываю засов на воротах и, оттянув на себя тяжелую створку, пропускаю ее. Пока вожусь с воротами, у меня в голове просто какая–то каша от мыслей. Она стоит и молчит, оборачиваюсь.

— Ты зачем пришла? Тебе, что, делать нечего? — Говорю ей, пока отвожу ее в сторону из–под светлого пятна прожектора, что освещает площадку перед воротами.

Хоть и говорю намеренно грубо, но я ей рад. Нет, ей богу, рад! Но почему–то ей не говорю об этом. Посмотрел на нее и вижу в полутьме только ее счастливые и немного стеснительные глаза.

— Ну, зачем ты приехала? Я же в карауле, разве ты не знала? Вот видишь. — И для убедительности, даже снимаю карабин с плеча.

— Ну и хорошо! Пусть. Он нам не помешает. Ведь ты же можешь целоваться и с ним.

— Наташка, что ты, в самом деле? Ну, что ты делаешь, нас же могут увидеть.

Говорю ей, но уже куда–то в ее волосы, так хорошо пахнущие шампунем, потому, что она уже прижалась, обхватила двумя руками, притиснулась ко мне так, что я уже почувствовал возбуждение. Это так приятно и потом, так неожиданно.

Приятно быть с ней, чувствовать тепло и мягкое, молодое женское тело, приятно обнимать незабываемую женственную фигуру, которая так возбуждает, так приятно волнует меня. Она по–прежнему хороша, это девочка, мила. Ну и что, что не очень красивая, но она рядом и моя, моя женщина.

Я ушел от нее, после нашей первой встречи, только под самое утро. Уже стало светать, и я с наслаждением шагал, по такой спокойной степи, в это раннее утро следующего дня, после моего ночного бдения вместе и в ней, с той, которая сделала меня этой ночью, мужчиной. Ох, как же мне было хорошо! Как же необыкновенно легко и какое во всем теле наслаждение, от этой первой в моей жизни мужской усталости. Усталости, от работы мужчины в любви с женщиной.

Утро, и в кубрике уже пробуждались, я так удачно вписался с ними вместе, что мне даже подумалось, что они и не заметили, что я все это время отсутствовал.

Но это я так думал, а они, оказывается, знали, что я не вернулся, что не пришел спать и где–то в неведомом месте всю ночь проболтался. Они это знали, молчали и меня прикрыли. Буквально и в переносном смысле.

Буквально, это когда на ночь, вместо меня, они положили под одеяло несколько скрученных вместе шинелей и натянули поверх одеяло. Кто разберется, тем более в темноте, ночью, среди всех остальных спящих тел на кроватях. А в переносном смысле, ну вам это понятно. На вечерней поверке, мол, он в карауле, пойди, проверь! А ночью, да вот же он, под одеялом. Только не надо будить, он же с караула. Это понимать надо!

Уже после зарядки, писая, я вдруг обнаружил на самом своем кончике, отпечатки от ее страсти. На самом причинном месте четко отпечатались ее зубки. Это надо же? И когда же это? Я даже не заметил, вот как! Увидел и тут же отвернулся, не дай Бог, кто увидит! Пацаны ведь, засмеют меня!

Потом целый день ходил, что–то делал, но все время нет, нет, да вспоминал все то, что там у нее произошло со мной.

Это потом, спустя много лет я понял, как же мне тогда повезло.

Повезло оттого, что я впервые был с такой женщиной. В ней, удивительным образом, сразу же уживались такие черты, что от нее, я так думаю, потом еще ни один мужчина не уходил с чувством неудовлетворения, а с такими, как и у меня. Неприхотлива, очень заботлива, чуть, чуть суетлива, она все предлагала себя. Она так это делал, необъяснимо приятно мужчине, когда все, что она вытворяла, не унижало, а возвышало мужчину и, конечно же, и меня.

Это потом я понял, что это заложено в ней от породы, той самой породы простых русских баб, которые умели, хотели, желали мужчину, но так, чтобы ему, прежде всего, всю себя и отдать. Отдать это невообразимо прекрасное тело, с его изумительной мягкостью и теплотой, нежностью кожи, чудесными запахами, тихими стонами, чуть слышными вскриками и все для него, для него, для него.

Я даже не думаю, знаю наверняка, что так, как она умеет и любит, так могут только делать не очень красивые женщины. В них природа, как бы в извинение за свой недосмотр вставляет такое тело! Именно так, сначала создала их внутренний мир, а потом, как в награждение за характер, за женственность они получают такое прекрасное женское тело. Наделяет такой привлекательной женственностью и внутренней теплотой, что мне и вообще, всем тем, кому повезло, и они попали под их обаяние и очарование, не броской и очень сердечной и задушевной теплоты, им всем потом надолго остаются в их душе все эти чудесные ощущения. От поцелуя, проникновения, до расплескавшейся в ней страсти.

Видимо, так и случилось с нами. Сначала мы несколько раз сближались, а потом нас стала накрывать эта страсть. И такая, что уже понимаешь и сразу улавливаешь желание в движении, жесте, положения тела, во вздохе, выдохе, придыхании.

Я даже не вспомню, как я оказался лежащим сзади, под ней и как она очень низко присела, над моим лицом, широко раздвинув колени, предлагая, себя моему рту и как я почувствовал, что и она, повернувшись, согнулась и уже нашла то же удовлетворение во мне. Я зарывался лицом куда–то в нее, в такое очень теплое, влажное место, остро пахнущее и страстно возбуждающее мое естество, что у меня все восставало, и прямо взмывало, а я все никак не мог насладиться и насытится ею.