Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

Ты умираешь слабым, больным и одиноким.

И героина больше нигде нет.

Дрожащими руками я вытаскиваю из-под старой кровати спортивные сумки, бросаю их на смятые простыни и запихиваю в них всю свою жизнь.

Две сумки.

Все, что определяет меня, поместится в них.

— Джи! Чувак, где ты был? — раздается от открытой двери невнятный голос Окли, его ноги в ботинках тяжело стучат по полу. — Я даже не заметил, как ты пришел.

Я хватаю с пола черные джинсы и запихиваю их в сумку. Я сжимаю губы, пытаясь не открывать рот, но знаю, что не смогу сдержаться.

— Куда так спешишь?

Взглянув на него, я быстро его оглядываю.

Коричневые волосы торчат в разные стороны, как будто он только что встал с постели. Глаза стеклянные, белки покраснели. Судя по кругам под глазами, я бы сказал, что он не спал как минимум сутки. Слишком занят пьянством, наркотиками или их продажей.

Это не тот Окли, которого я встретил несколько лет назад.

Я учился в восьмом классе, а он был второкурсником, когда его отца посадили. Мы дружили уже некоторое время до этого, но после ареста его отца я заметил, что он изменился.

Иногда дети с плохими родителями становятся замечательными людьми, но другие? Они делают то же, что делает Оукс, – становятся тем, что почти разрушило их в детстве.

— Я ухожу, — бормочу я, ударяясь плечом о его плечо, прежде чем взять футболки из комода.

— Уходишь? О чем ты, блять, говоришь? — спрашивает он, пока я запихиваю в сумки еще одежду.

Растерянность на его лице, от которой между бровями образовалась глубокая морщина, заставляет меня усмехнуться, и я с горечью в горле качаю головой.

Засунув руку в передний карман, я вытаскиваю пачку денег и с силой прижимаю ее к его груди.

— Я же тебе говорил. Я, блять, тебе говорил. Никакого героина, — мой резкий голос царапает мое пересохшее горло.

Гнев и разочарование обжигают меня, когда наши взгляды встречаются.

Он знает, почему я не связываюсь с этой дрянью, и все равно сделал это. Я не должен удивляться или злиться – мы не друзья, уже давно.

Я держался рядом с ним, хотя и ненавидел наркотики, потому что ему было плевать на мою фамилию. Эгоистично, но я думаю, что оправдывал дерьмовое поведение Окли, потому что было приятно просто быть собой рядом с кем-то. Не Джудом Синклером.

Просто Джудом.

Но теперь я начинаю понимать, что эта версия меня? Это тоже не я.

Окли нервно сжимает челюсть, считая деньги, которые я ему дал.

— Не знал, что мне нужно с тобой согласовывать, как я веду свой чертов бизнес.

— Ты дерьмовый местный наркоторговец, который сдохнет в тюрьме или на улице до двадцати пяти лет. Я бы не назвал это бизнесом.

— Твои проблемы с отцом дают о себе знать, Джи.

Мои кулаки сжимаются, суставы хрустят от напряжения.

— Иди на хер, — вырывается у меня сквозь стиснутые зубы.

— Я дал тебе крышу над головой, подкинул легких заказов, чтобы ты мог заработать, потому что никто другой тебя на работу не возьмет, и это все, чем ты можешь меня отблагодарить? — он делает шаг вперед, от его дыхания пахнет алкоголем. — Я все, что у тебя есть.

— Если так тебе легче спится, Оукс, — я стараюсь занять руки, застегивая сумки, чтобы не обхватить ими его горло. — Хочешь просрать свою жизнь? Пожалуйста, но меня в это не втягивай.

— Вот в чем дело, да? Боишься, что из-за торговли тебе придется втыкать иглу в руку, как твоему дорогому папочке? — его злобный смех разносится по комнате. — Он мертв – поплачь над его могилой и выкинь его из головы, блять.

Бетонная дамба, которую я построил в своей голове, чтобы никого в нее не пускать и запереть себя снаружи, взрывается. Осколки цемента разрывают мои внутренности, и из меня вырывается кровавая река безудержной ярости.

Мой кулак встречается с его челюстью, и до моих ушей доносится приятный хруст. Окли спотыкается и падает на пол с глухим грохотом, из его рта течет кровь.

Каждый гребаный день я держу рот на замке. Сдерживаю эту ярость. Запертую за стиснутыми зубами и напряженными мышцами. Потому что в тот момент, когда я отреагирую, я только подтвержу то, во что все верят. Что я просто еще одно гнилое яблоко, упавшее с родового дерева Синклеров.

Моя грудь вздымается, когда я хватаю его за грязную белую рубашку.

— Рискни еще раз сказать что-нибудь про моего отца, Окли. Дай мне, блять, повод оставить тебя давиться собственной кровью.

— Иди на хер, Джуд! — он сплевывает кровь из раны на губе. — Иди на хер ты, твоя высокая мораль и твоя обида на весь мир. Ходишь тут, будто ты слишком хорош для этого места. Изгнанный, но все еще с папиными деньгами в кармане.

Понимая, что если я останусь здесь еще на минуту, я убью его, я бросаю его худощавое тело на пол. Перекидывая обе сумки через плечи, я в тусклом свете замечаю свои разбитые костяшки пальцев.

— Ты продаешь кокаин и марихуану подросткам. Думаешь, если руки не дошли до героина, ты лучше меня? Ты все равно наркоторговец. Ты не лучше меня. Мы, блять, одинаковые! — кричит он с пола, пытаясь подняться с помощью кровати.

То, что я не переступил с героином черту, не делает меня лучше Окли. Сейчас у меня достаточно мужественности, чтобы признать, что он прав.

Я смотрю на парня, которого в юности называл другом, и который сейчас слабо и неуверенно стоит на ногах, накачанный наркотиками. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что я, может, и не лучше его, но я не такой, как он.

Оставив его в комнате, я выхожу за дверь, и его слова, брошенные мне вслед, ударяют меня в спину.

— Не возвращайся, когда тебе некуда будет пойти! У тебя ничего нет!

У меня есть выбор.

Когда я был ребенком, у меня его не было. Я не мог сбежать от наркотиков, выпивки и жестокого обращения. Но я уже не ребенок. Я сам принял решение жить в притоне, торговать наркотиками, убеждая себя, что альтернатива гораздо хуже.

Я обманывал себя.

Нет судьбы хуже, чем стать таким, как мой отец.

Глава 7

Первый грех

Фи

22 августа

Мои любимые субботы пахнут бензином и дымом.

В Пондероза Спрингс есть только одно место, где можно найти и то, и другое.

— Грязная победа, Дром.

Струя дыма вырывается из моих губ и плывет по ветру к чернильному небу. Держа косяк между двумя пальцами, я лениво наклоняю голову в сторону, чтобы увидеть, как Атлас ударяет кулаком по кулаку Андромеды.

Под ней мурлычет Yamaha, гладкая и хищная, сверкая в тусклом свете прожекторов, которые кто-то установил здесь много лет назад. Нам обоим потребовалось не менее трех дней, чтобы правильно наклеить эту гребаную розово-белую виниловую пленку, но конфетно-розовые акценты на фоне песчаной местности действительно выглядят круто.

К тому же, это очень в стиле Андромеды, так что это определенно стоило всей головной боли.

Она заглушает двигатель, ставит оба потертых кеда Converse в грязь и ногой сбрасывает подножку. Кровь сочится из ссадины на колене, ткань выцветших джинсов разорвана от неприятного контакта с асфальтом.

Эзра, наверное, уже забил Акселя Вэнса до полусмерти, но когда он увидит ее ногу, он, скорее всего, достанет его с того света, чтобы убить еще раз.

— Спасибо, — улыбается она, и ее розовые волосы, похожие на сахарную вату, касаются плеч, когда она кладет шлем на бензобак и опирается на него локтями. — Не могу понять, Аксель идиот или просто дерьмовый водитель. Кто, блять, так входит в поворот?

Я выпустила кольцо дыма в ее сторону, закинув ноги на руль и прислонившись спиной к обтекателю.

— Парень с эго, которое говорит ему, что он лучше умрет, чем проиграет девчонке.

Мотоцикл Акселя после гонки теперь можно сравнить с раздавленной консервной банкой, и, скорее всего, он уже на полпути к свалке, благодаря услугам самой мерзкой буксировочной компании в городе.