Моя чужая (СИ) - Гринвэлл Ольга

Весь вечер бродил по парку, потом на метро долго катился в старом вагоне, пока не доехал до конечной. Выйдя, дошёл до набережной Москвы-реки. Брёл, глядя на чёрную воду, в которой отражались огни ближайших зданий. Впервые в жизни мне захотелось напиться так, чтобы забыть все на свете и никогда больше не вспоминать, и, застыв на мосту, я думал о том, как хорошо рухнуть вниз и больше не мучиться.

Именно эта мысль вернула меня к реальности. У меня есть родные — мама, отец. Они никогда не простят мне такую слабость. А друзья будут корить и считать круглым идиотом. А я не хотел быть слабаком. Всё, достаточно на сегодня.

Глянул на циферблат на здании Киевского вокзала — метро вот-вот закроется. Пора возвращаться.

***

Я тихонько, стараясь производить как можно меньше шума, постарался войти в квартиру, но на что-то с грохотом наткнулся в прихожей. Тотчас же услышал щелчок выключателя, и помещение залил яркий свет.

Мама, осунувшаяся, с посеревшем лицом, стояла в проеме двери.

— Никита… — прошептала она, глотая слезы. — Ты… ты где так долго был?

Мне надо было ей как-то объяснить, а я стоял, не в силах вымолвить ни слова. Она бросилась ко мне, сжала в объятиях и уже не выдержала — заплакала навзрыд. Стоял, гладя ее по спине, а взгляд упёрся в комнату, где за накрытым столом, положив голову на руки, спала Оля.

— Мам, я…

— Не надо, не говори ничего, я знаю… — Господи, какой позор! Мама знает, что у меня нашли кучу шпаргалок. Но она продолжала: — Это просто недоразумение, чья-то зависть. Ты у меня честный, я в тебе не сомневаюсь и никогда не буду сомневаться.

Я кивнул в сторону комнаты:

— А она?

— Оля? — мама оторвалась от меня, обернулась. На ее губах возникла мягкая улыбка. — Она знает тебя, наверное, даже лучше, чем ты сам.

Мне стало легче дышать.

— Что теперь делать-то, мам? — вопросительно заглянув ей в глаза.

— Пересдашь. Все будет хорошо. Отслужишь в армии, сынок. Может, так даже будет лучше.

— Лучше? — я хмыкнул.

Ну да, лучше. Она надеялась, что за это время я приведу свои чувства в порядок, перестану бредить девчонкой своего друга.

— Тёмыч был?

Мама кивнула:

— Конечно. Переживал, ждал тебя, ушёл поздно. А Олюшка отказалась уходить. Дождалась, — мама растерянно огляделась. — Да что же я? Ты, наверное, голодный?

Я вдруг и впрямь почувствовала жуткий голод — начал оживать. А, к черту всё! Мама права — всё равно будет по моему. Пусть и позже, но поступлю в этот грёбанный МГИМО.

Я сел за стол напротив спящей девчонки, придвинул к себе тарелку и положил куски подсохших колбасы, сыра. Мама принесла миску с салатом «Оливье». В животе заурчало, и я набросился на еду, словно меня не кормили неделю. Сразу и не заметил, что за мной наблюдают, и когда в очередной раз поднял глаза, обнаружил, что Оля уже не спит, а на ее заспанном лице расцветает широкая улыбка.

— Никита! — девчонка протянула мне руку. — Это не сон?

— Нет, Чужая радость, — прошептал, пожимая ее тоненькие пальчики. Сердце нещадно ныло. Она здесь, рядом, но не моя.

— Я все знаю, — она посерьезнела. — И знаю, что ты никогда бы такого не учудил. Тебя просто подставили.

— Ты будешь ждать меня из армии? — в шутку спросил, а сам замер. Черт, как бы мне хотелось, чтобы это было взаправду.

Оля просто кивнула:

— Конечно.

***

Я видел, что Тёмыч вне себя от злости. Ревновал. А мне было по барабану. Я долго не увижу свою любимую девчонку и впервые не намеревался сопротивляться своим чувствам, тем более видел, как Артём вышел из комнаты вдвоём с Риткой — лучшей Олиной подругой. Хорошо, что Лёлька не видела этого — всхлипывала у меня на плече. А мне было приятно. Эгоистично хотелось, чтобы она продолжала оплакивать нашу разлуку.

— Я, наверное, глупая, — она подняла заплаканное лицо — глаза красные, опухшие, тушь чёрными кляксами.

— Наверное, — наклонился к ней, легко проведя губами по ее виску. Пушок волос приятно щекотнул. — Все веселятся, а ты ревешь белугой. Пойдём, я тебя умою.

Она кивнула, начала выбираться из-за стола, все так же вцепившись в мою руку.

Видит бог, я не собирался ничего делать — хотел только помочь девчонке, утереть ее слезы, но едва мы остались в ограниченном пространстве ванной комнаты, барьеры рухнули.

Мы задыхались от страсти, мгновенно обуявшей нас. В глазах Лёльки я читал непонимание, тоску, ещё что-то, что боялся знать. Она не моя.

Ладони девушки легко скользнули вверх, обхватывая меня за шею.

— Никита… — я услышал своё имя, упавшее с ее губ, и мгновенно поймал его вместе с солеными каплями, катившимися по ее лицу. Целовал ее щеки, колко и быстро, словно боясь не успеть, упустить это «своё».

Она приподнялась на цыпочки, подставляя для поцелуя губы.

— Целуй меня, — пробормотала, и я не смог больше сопротивляться.

Мы слились в одно целое, языки яростно сражались, пальцы цеплялись, путались в одежде. Внизу все бунтовало. Я не имел понятия как, но хотел быть внутри. Хотел, чтобы мы были едины. Ладошка Оли скользнула под ремень моих брюк, и это мгновенно отрезвило меня. Что я делаю? Я не имею права это делать. Не сейчас. Ей только шестнадцать, а я здоровый бугай с торчащим, как кол, стояком. Все должно было быть не здесь и не так. Да и вообще не должно случиться.

Перехватив ее руки, я заглянул девушке в глаза:

— Остановись, — я не узнавал своего голоса. Глухой, как у графа Монте-Криста из подземелья. — Мы не должны это делать. — Дымка в Олькиных глазах начала рассеиваться. Она всхлипнула, прижала ладонь к губам. — Давай сделаем то, зачем пришли сюда.

Ох, как же тяжело было оттолкнуть ее от себя. Между ног продолжал бунтовать перевозбужденный орган, требовавший логического завершения ситуации. Хотя, насколько я уже знал, в нем и не могло быть никакой разумной мысли.

Оля стыдливо опустила глаза.

— Прости. Я не хотела…

— Черт, — я с силой сжал ее ладони в своих. — Не извиняйся. Хотела. И я хотел. Очень… Но мы не можем, Оль.

— Я понимаю…

Ничего она не понимала. Щеки разгорелись от стыда, глаза виноватые. Я включил воду и подтолкнул ее к раковине. Набрав полную ладонь, умыл ее заплаканное лицо. Она фыркнула, закашлялась. Сняв полотенце с крючка, принялся промокать как ни в чем не бывало ее глаза, вытирая размазанную тушь.

— Мы с тобой лучшие друзья, и нам надо все оставить как было. У тебя есть Артем, ты любишь его. Мне не хочется вставать между вами. Только не обижайся на меня — ты давно сделала свой выбор. То, что только что произошло, не должно было случиться. Это неправильно, и ты потом будешь жалеть о случившимся.

Я почти по-братски прикоснулся губами к Ольгиному лбу и, развернув ее, подтолкнул к двери. Девчонка послушалась, вышла, а я, захлопнув дверь, уткнулся лбом в дверь.

Мне хотелось крикнуть вслед, как сильно люблю ее, но я не мог.

Конец