Роузи Кукла - Правильный выбор

И когда это она их вытащила и притащила? Не пойму. Но от того, как она брякнула коробочку. А та сразу же раскрылась и из нее мои колечки и серьги, бусики посыпались на пол. Я поняла, что вместе с ними посыпались и мои надежды на дегустацию и пробы, а еще вместе с ними, рухнули все хорошее, что было у меня с Альбертом.

— Кажется, это все? Мы вам ничего не должны? Ну, тогда, прощайте!

И, схватив меня за руку, потянула за собой, словно маленькую девочку из детского садика. Я вскинула глаза и в последнее мгновение увидела тревожное, немного обескураженное лицо Аркадия и его! Моего, так мной и не распробованного, первого в моей жизни возможного любовника, Альберта!

Вот такая история приключилась у бального платья с фраком. Ну, а если честно и положа руку к сердцу, то вряд ли я тогда смогла бы сама сделать правильный выбор. Так, что спасибо сестре, что помогла.

Ну, а сейчас продолжу о своем бальном платье и все, что с ним связано и пошло дальше.

На следующем занятии, прихожу, открываю шкафчик и… Я в шоке! Вместо великолепия в раздевалке весит порезанная на полосы красивая шелковая тряпка, а корсет мокрый. И не надо принюхиваться и так ясно, что на него мочились. Но кто? И зачем?

Я так разревелась, что никакой речи уже не шло о занятиях. Ели, ели меня успокоили. Теперь в голове у меня только одна мысль. Кто и зачем сделал это?

Я сама провела расследование и скоро выяснила, что на занятия записалась одна девица и, походив пару раз, больше не приходила. Кстати и руководителю нашему она не понравилась. Косолапая какая–то, так он сказал и потом, у нее на прыщавом лице все было написано кто она. Кто, спрашиваю? А он вместо ответа спел куплет песенки.

— Тили, тили, тили–бом, загорелся Кошкин дом!

На уроках я слушаю не учителя, а подробности от Талмуды о Кошкин доме. Оказывается, есть и такое заведение, где работают девчонки и как она сказала, о них парни так говорят.

— Днем шьем, а ночью порем

— Порятся! — Говорю в догадке Талмуде, но так громко, что с соседних парт оборачиваются.

— Ты что? Кто это по…. — Но замечание преподавателя прерывают наш диспут.

И я в догадках, теперь уже тихо выясняю подробности.

Талмуда, оказывается в курсе и говорит, что знает нескольких котят. Так о девчонках молоденьких, что учатся, в профессиональном училище говорят. А еще, она сказала, есть там и кошечки, которые живут в общежитии, хотя к учебе никакого отношения не имеют, у них другое занятие, а к ним в тайный дом бегают чуть ли, не все мужики. Этот дом, так и прозвали Кошкин, и его бы закрыли давно, но видно кто–то за всеми этими кошечками, да котятами стоит. Наверняка местные бандюганы. Так, что она поспрашивает и все выяснит, так мне поясняет. Какая, ты говоришь девица, к вам приходила? И я, стараюсь не опустить детали, ее описываю, особенно нажимаю на ее прыщики, что заметили у нее на лице.

Из дома не выходила и когда раздался долгожданный звонк от Талмуды, то сразу же говорю маме, что мне срочно надо. А она, куда, да куда? Тоже мне, странная какая–то? Сказала же, что мне надо! Неужели не понятно!

Талмуда не заменима, в таких делах. Особенно, я ценю в ней готовность ради меня действовать, несмотря на преграды и опасности. А они, эти опасности не заставили себя долго ждать.

Наше с ней поведение и подглядывание за обитателями общаги не остаются не замеченными. Буквально, через пятнадцать минут, что мы шляемся под окнами, а потом выглядываем из — за поворота здания, нас прерывает грубый голос.

— Так! Что надо, Цыпочки? Кого ищем? Кто нужен?

И нас тут же, здоровенные пацаны заталкивают в машину, несмотря на наши протесты и попытки сопротивляться везут, беспардонно рассматривая нас и постоянно намекая на нашу сексуальную привлекательность. Талмуда только успевает шепнуть.

— Не боись, я знаю, с кем мы имеем, дело, с Мадам. Нас повезут к ней в Кошкин дом.

— А, старые знакомые! Быстро вы, быстро приманку заглотили. Не оценил я вашу хватку и прыткость.

Говорит Черный, перед которым, мы стоим с Талмудой и я сгораю от ярости и желания еще раз треснуть его. Оказывается это его работа с платьем и что важнее, это то, что он тем самым заманил меня в ловушку, о которой он нам спокойно рассказывает.

А рассказывает он, пользуясь своей безнаказанностью и придуриваясь, как будут меня и заодно Талмуду… и так далее.

Перспективы понятны. Что дальше? Мне почему–то совсем не страшно, может, я чего–то не понимаю? Потом нас с Талмудой разлучают. Меня отводят в одну комнату, а ее в другую.

Я слышу, как дверь закрывают на ключ и все. Вот теперь–то я паникую! Пока были вместе, я хорохорилась, а Талмуда беспокойно и настороженно молчала. Она вела себя просто великолепно, а я все, перебивала его. Потому она пару раз даже дернула меня за руку, что не осталось им не замеченным.

— А ты, вот, что корова сисястая, бери пример с нее, подруги своей и веди себя тише, а не то я не посмотрю ни на что.

Выясняется, что он сдерживается, сказал, что кому–то пообещал и поэтому я все еще не раздолбана, как он сказал, но пока не решил, как поступить со мной окончательно. В конце, концов, он кого–то позвал. Что он говорил, не знала. А Талмуда стояла и смотрела на меня, а я по ее напряженным глазам и лицу так и не понимала, что нам уготовано.

Комнатка была не большая, с тремя окошками, которые получились от того, что большое окно разделили на маленькие и пространство между ними заложили кирпичом. Я сидела на кровать и слышала из–за двери изредка голоса сначала мужские, а потом чьи–то женские, но радостные, потому что пару раз услышала в их исполнении, громкими голосами матюги в чей–то адрес. Спустя какое–то время услышала у двери мужской и женский приятный голос, дверь открылась, она вошла. Дверь закрыли снова на ключ.

— Ну, что? — Говорит, довольно приятным голосом очень красивая девица. — Как ты думаешь отсюда выбираться?

Я молчу и только ее рассматриваю. Она спокойно и даже раскованно присела на постель, закинув ногу, за ногу и то же меня рассматривает.

— На, закури.

— Я не курю.

— Ты, что же и не ……ся? — Спрашивает, усмехаясь ехидно.

— Я сказала, что и не курю.

— Это ты зря, я тебе говорю. Что, мамочка не разрешает или сама так решила? — Спрашивает, как бы мимоходом, а потом красиво закуривает. Я молчу.

— Тебе сколько? Ах, да! Шестнадцать?

— Восемнадцать, скоро девятнадцать.

— А я? Что я в этом возрасте делала? Дай, вспомню?

— Ты, что такая старая, что вспомнить не можешь, что делала, четыре, пять лет назад?

— Шесть лет. — Поправляет лукаво прищурясь.