Роузи Кукла - Трах-тебе-дох. Рассказ второй. Аморилес

Она вышла первой и подала мне руку. А я навалилась на нее и успела шепнуть, пока ступала из автобуса.

— Я хочу!!!

Она отступила на шаг. Я шагнула, наваливаюсь на нее и опять.

— Я хочу!!!

Она тянет меня за собой в темноту, я спотыкаюсь, скачу следом. Стоп! Оборот ко мне. Ее лицо, запах, а потом губы! Их касание. Безумно приятное. Горячее дыхание. Влага ее губ и опять касание. Кружится голова. Губы сами тянутся, натыкаются на подбородок, щеки и целуют, целуют! Потом, поворот ее лица, ее губы втискиваются, и все ее тело втискивается, прижимаясь. Я не дышу, только ловлю безумные ощущения тела, тепла, запах лица и ощущения губ. Ее губ. Любимых!!! По телу дрожь. По телу тепло, разливается волной, а снизу тянет, разливаясь по дрожащим ногам, тяжелым бедрам желание. Оно исходит от ее губ, которые так плотно и мягко прижались, обжигают, будоражат мою суть и чувствую, что мне ее уже не хватает. Я с трудом отрываюсь. Вздыхаю. И опять. Страстно шепчу ей

— Я хочу!!!

Не успеваю закончить, как ее рука ложится, ниже живота и я в безумие приседаю. Она двигается туда, а я приседаю ей на встречу и опять шепчу, но уже куда-то в грудь.

— Я хочу!!!

Что происходит потом, трудно описать словами. То все ощущения. Но я, так ждала их, что, как только ее пальцы достигли моего валика, как у меня невольно вырывается легкий вздох, как стон. И я, не давая себе отчета, тут же своей рукой прижимаю ее руку и трусь об нее, прижимаюсь, сержусь, что не так, не туда, а вот сюда.

— Да! Так! Сюда!

Ощущаю ее пальцы. Они сверху касаются моего лоно, но мне уже надо большего. Я хватаю и тяну ее кисть назад, она наоборот, тянет туда же. Секунду мы боремся, а я шепчу ей.

— Дай, же! Пусти ко мне!

Она отпускает и я, задирая платье, тяну ее руку и пытаюсь протащить ее под резинку своих трусиков. Секунду вожусь и чувствую, как она помогает и тянет эти подлые трусы вниз. Все! Наконец-то! Ее пальчики касаются и тут же погружаются между половинками мягких и горячих подушечек.

— Ах! Ой! Еще! Дальше! Глубже! — Губы сами шепчут и требуют. А тело уже пришло в движение и приседает, двигается, трется. Эти ощущения такие, что у меня отключается все. Я не чувствую своего тела. Я не знаю, где я, что, как, только ощущаю. Ощущаю и томлюсь, изнываю! Трусь и трусь.

— О боже! Как хорошо! Еще, еще!!!

Внезапно она отшатнулась. Потом развернула мое тело, повернула спиной к себе

И в следующее мгновение я задохнулась. Одна рука скользнула под мою руку и ушла под живот, между ног, настигла пальцами и прижала то, что я так ждала, а вторая обняла, тесно прижала тела и ухватила, потянула и сжала грудь.

— Ах! — Только и успеваю я, как тут же снизу по телу ударяет горячей волной, вместе с ощущениями прижатого ее пальца к этому органу, что мне пока был не знакомым. Потом еще, сильно и требовательно. Больно! Желаемо, волнующе!

— Ах! Ах! Еще! Еще!

Ноги предательски дрогнули, по телу истома, ожидание чего-то, что копится там, снизу и что вдруг так напрягается, что я каждым касанием ее пальцев, уже думаю, что это, что накопилось вот, сейчас! Вот, вот! Нет! Не сей час! А может вот, вот! Оно выплеснет, выбьет, вырвется фонтаном из тела!

— А..а..а!!! — И в последний момент, мгновенье я поняла, озарило мгновенно. Оно, это, выбило. Вылетело, выстрелило и, перевернув все внутри, бьет, тянет изнутри, высвобождая какую-то энергию, страшной и разрушительной силы. Такой, что заставляет, закатится глаза и задыхаться в желании и истоме.

— О, мамочка! Мама!!!

Опомнилась от того, что сижу на земле и мне холодно снизу.

Глава11. Карусель

— Ты, что? Встречаешься с этой женщиной? — Гневно и беспардонно спрашивает мать.

— Нет!

— Ну как же нет? Когда тебя с ней все время видят и мне говорят!

— С кем?

— Ну, с той, что изнасиловали. Тебя с ней видели и мне говорят!

— Кто говорит?

— Люди! Все люди только об этом и говорят!

— Что ты придумываешь, мама? Люди обо всем и всех говорят. И о тебе тоже говорят!

— Интересно? Что же обо мне говорят? Что обо мне можно сказать такого, что это интересно людям? А? По моему уж к кому, кому, но только не ко мне предъявлять претензии. И что говорят, хотела бы я знать?

— Гадости. Такие же гадости, как обо мне, тебе и еще о ком-то.

— Какие такие гадости? — А потом, после паузы сама начинает мне отвечать.

— Наверное, о том, что я дружу и будто бы сплю с медсестрой, а та это делает в отместку за своего бывшего мужа, с которым встречается та самая женщина, о которой я тебе спрашиваю? Такое? Ну, дак, это! Это же чушь! Самая настоящая чушь и брехня!

— Вот видишь? И я об этом же.

— Не может Аня такого. Она не такая и все это, от зависти, все от того, что она им не дает больничные, как они того хотели бы. От того, что они жульничают и хотят в декретный уйти не честно, обмануть ее и всех. Не хотят работать! И потом, она не медсестра, а врач, между прочим хороший, гинеколог. Ведь, правда, она хорошая?

— Ну, конечно. Конечно, мама! Кто бы в этом сомневался?

— И она всегда очень внимательна. И ко мне и всем, и о тебе печется, а если что не так, то она мне сразу же все скажет. Так, что у нас с тобой, доченька, можно сказать личный врач, наш, семейный гинеколог. — И впервые, за весь разговор, смеется.

— Иди, иди ко мне, любимая доченька! Дай я тебя поцелую.

Я, как всегда, увернулась и в свою комнату. Вошла, прислонилась спиной к закрытой двери и только сейчас прихожу в себя. Это надо же? А сердце стучится, волнуется. От этого разговора, от всего этого, больше похожего на допрос, чем беседу матери и любимой дочки. Это она! Все она. И матери, обо мне и Вале и потом. Я ведь так и думала, что это она сдавала девчонок, после осмотра. И какая же она после всего этого. Что? Хорошая? Сама клялась, божилась, что никому не скажет и даже ни, ни. Пусть смело идут к ней на осмотр, и она никому и никогда не расскажет, кто еще, а кто уже не девочка. Вот же, гадина! Недаром ей бойкот объявили в городке. Не стали к ней на прием приходить некоторые беременные. В город стали ездить. Говорили про нее, что она очень грубая, жесткая и при осмотре все время придирается, чего-то требует. Потом еще на женсовете все обсуждали и так ничего и не решили. А она, гадина, затаилась. Я — то знаю. Наверняка она матери все это напела! А ведь, точно! Постой, постой! Это что же получается? Что Валя с ним. С ее мужем? Бывшим мужем этой гадины? Быть того не может! Взволновала меня вся эта бабская болтовня. А насчет дружбы матери и этой гадины, так это точно! Они в чем-то похожи. Жестокие обе. Очень не премиримые и жестокие. Мне становится обидно. Ой, как обидно. А еще от того, что у меня зародилось подозрение. Подозрение. Что Валя, моя Валечка, и она тоже во всем этом замешана. От всего этого, голова кругом. Все что-то хотят друг от дружки, с кем то, толи спят, толи хотят, а толи еще что-то. Кстати! А я ведь с ней, со своей, моей женщиной и не сплю вовсе. После того случая на остановке я с ней еще даже не встретилась. Закрутилась, завертелась. Ну, где же ты, любимая? Неужели это правда, что я слышу. Неужели это действительно так? Что-то неспокойно и сердце волнуется!