Холодный ветер, строптивая вода - Нина Линдт

решение, руководствуясь тем, как будет лучше для Франкии. И я принимаю на себя ответственность этого решения. Потому что последние события показали, насколько храм Всевидящего Ока возомнил себя правителем нас и наших душ.

- Это епископ Гамас, а не храм, - возразила я.

- Но никто из храмовников не попытался тебя защитить. А королева неприкосновенна, - с каменным лицом продолжил король. У него даже ярость зажглась в глазах. - Я сотру их с лица Франкии. Я совершил ошибку, отвернувшись от пяти богов, но ты и Верховный Жрец показали, насколько я ошибался. Я сегодня же отправлю ему сообщение с просьбой явиться и принять Франкию под покровительство пяти богов.

- Но народ…

- Ты сама сказала, что храмовникам удалось заразить мором тех, кто не верил во Всевидящее Око. Таких много. И теперь знаешь, что происходит за стенами замка?

- Что? – тревожно спросила я.

Генрих мягко подтолкнул меня к двери.

- Иди, приведи себя в порядок. Я покажу тебе.

ГЛАВА 38

Вернувшись в свои покои, я быстро умылась. Сердце заходилось от тревоги. Черные лилии восстали? Храмовники требуют выдать меня на растерзание? Народ уже бунтует и подходит с вилами к воротам?

Генрих ждал за дверью моих покоев.

- Максимилиан уже уехал за Алисией, получив мое благословение, - заговорил он, пока мы шли по коридору.

- Уже? – огорчилась я. - Я надеялась, он останется. Его прибытие и твое спасли мне жизнь. Я хотела отблагодарить его.

- Он влюблен, Эллен. И хочет укрепить свое положение браком, ведь королю нужна королева.

- Странно слышать эти слова от человека, который не собирался жениться.

Король хмыкнул, но выражение лица так и осталось серьезным. Мы шли друг подле друга, но прежде, чем выйти на мост, Генрих вдруг взял меня за руку. Прикосновение его ладони, чуть шершавой из-за натертых мечом мозолей, смутило меня. Но я изо всех сил постаралась не показать этого Генриху.

Мы шли по мосту, а все открытое пространство от городских стен до озера было занято народом. Я в нерешительности затормозила, потому что не знала, чего они тут собрались. Может, за спинами они прячут вилы…

Но Генрих потянул меня вперед.

Мы остановились у выхода с моста, между нами и народом стояло только два стражника. Народ смотрел на меня хмуро, исподлобья. Я бросила обеспокоенный взгляд на короля. Уверенность Генриха в королевской неприкосновенности заставляла меня нервничать все больше.

- Сегодня, - громко и выразительно заговорил король, - вы были свидетелями того, как храмовники, подстрекаемые семейством Вислы, схватили королеву и ее фрейлину, искупали их в дерьме и хотели придушить прилюдно на городской площади. Вчера вы сопротивлялись, когда королева, желая исцелить вас, стояла по горло в холодной воде, пока вас силой загоняли в воду. Сегодня многие выздоровели, другим стало лучше, но вы не встали на защиту королевы. Вы забыли, что королева, как и король, неприкосновенны. Если вы не понимаете языка закона, нам придется перейти на язык оружия. И наказать тех, кто подстрекал вас, науськивал и натравливал на королеву. Хотите прощения? Найдите их, приведите сюда. Мы совершим справедливый суд. Но прежде я сделаю то, что должны были сделать вы, когда королева лечила вас.

Генрих встал передо мной и вдруг опустился на одно колено, низко склонив голову. Я растерялась. Но тут произошло невероятное: стражники тоже опустились на колено, потом первый ряд людей, а потом все волной осели вокруг на одно колено. Люди, похоже, не исподлобья смотрели. А виновато… Вот если бы они так дружно вчера в озеро зашли… Я не знала, что делать. Передо мной никогда в жизни столько народа не склонялось. И уж тем более король…

Мое сердце билось стремительно, часто, словно рвалось из груди.

- Спасибо, - сказала я королю, положив руку ему на плечо. Потом сделала шаг к стражникам, поблагодарила одного, второго, а потом просто пошла в толпу, прикасалась то к одному, то к другому, благодарила.

Кто-то заплакал, это была женщина, она прижалась щекой к моей руке. Потом вдруг какой-то беззубый старик зарыдал, целуя мое платье. Я шла все дальше, все больше рук прикасалось ко мне, больше рыданий слышалось кругом, слова благодарности, просьбы о прощении, слова благословения… Ни одного проклятия. Ни одного оскорбления. Но ведь эти же люди утром сопровождали меня на казнь…

- Знаю, что многим стало легче, но необходимо провести еще один ритуал. Готовы ли вы довериться мне и исцелиться? – громко спросила я. И сжалась, потому что ожидала проклятия в ответ. Но король что-то сделал своим присутствием необыкновенное. Гнев людской сменился на смирение. Все кивали, соглашались.

Я посмотрела на озеро. При одной мысли, что придется опять стоять в воде, мне стало холодно: дело шло к вечеру, было пасмурно, на горизонте висели тяжелые грозовые тучи. Вот бы они пришли сюда, я бы попробовала исцелить людей через капли дождя. Не уверена, что получится, но ведь с озером получилось. Вдруг у меня больше возможностей, чем я думаю? Но как дождаться дождя? Он может пойти, когда совсем стемнеет.

Я подошла к королю, он ждал меня у моста.

- Я хочу попробовать дождевую воду для исцеления, - сказала я, показывая на тучи на горизонте. – Не знаю, можешь ли ты пригнать их сюда? Или я тебя оскорблю этой просьбой, прости если так, - затараторила я, уловив во взгляде Генриха нечто стальное.

- Нет, не оскорбишь, - в бороде короля, казалось, мелькнула улыбка. Но это было так мимолетно, какое-то микродвижение, которое я не успевала точно уловить.

Тут карие глаза короля затянулись серебристой пленкой, подул сильный ветер.

Я обратилась к людям, рассказала, что попытаюсь сделать, велела вытащить лежачих больных на улицы, собирать дождь в емкости и пить его. Кто-то бросился обратно в город, кто-то остался смотреть, как резво бегут над озером тучи. Я сосредоточилась, обратилась мысленно к дождю, попросила его принести здоровье людям, исцелить.

Ветер был такой холодный и пронизывающий, что я невольно обхватила себя руками за плечи. Но тут король обнял меня сзади, и ветер перестал трепать мои волосы и выхолаживать. Вокруг он гулял свободно, а нас словно не замечал.

- Так лучше? – голос короля прозвучал низко, у меня возле уха. И это был не монотонный его голос, а тот зычный и глубокий, которым он обращался ко всем людям. Кроме меня. Но сейчас этот голос был