Евсения - Елена Саринова

заслужила я настороженный взгляд от Русана и рассеянный — от лавочника. — Очень хочется. Тем более, к этому колечку еще и сережки такие же есть.

— Одно мгновенье…

Однако подруге моей пришлось тяжко. Я ж ее не один год знаю, и без секретных перешептываний понятно, что не по душе ей щедрый выбор жениха. И вправду сказать, где ей в таком, кричащем роскошью колье и сережках по нашей веси выгуливаться? Да к ним бедной Любоне шубу теперь надо соболью и платья из шелка да парчи. И о чем вообще этот Ольбег думает? Толи дело, Русан… Кстати…

— Любоня, подойди ко к нам вместе с подарком. Здесь видно лучше… Ага. Примерь, серьги то.

— А, может, не надо? Вдруг, погну?

— Или до пола уши оттяну, — вперилась я внимательным взглядом в разрумянившуюся от старания подругу. — А ты знаешь, как камень этот, аметист по-другому называется?

— О-о, — тут же вмешался в наш разговор, присквозивший следом лавочник. — Это — очень древний камень, известный еще с Библейских времен… — залился он жаворонком, под мои поощряющие кивки. — Самым первым его знаменитым носителем был сам Апостол Павел. Теперь же он — непременный спутник священнослужителей. Их верный талисман.

— А называется он… — открыла я рот.

— Глаз Христов, — торжественно закончил оратор.

Бря-як…

— Ай! Ой, простите. Не удержала в руках, — ну да, и всего-то чуточку я тебе в этом поспособствовала. — Я не могу такой камень носить. Мне…

— Ей то Мокошь не позволяет. Ой, Любоня, глянь. А вот эти тебе Мокошь позволит носить? Какие они красивые и с жемчужинами, прямо, как туман на нашем озере. Помнишь, когда мы в нем на рассвете плескались?..

До нужной мне улицы с одноэтажной, такой же «хлипкой» на вид почтой, ехали молча. Галочка, теребя свои новые бирюзовые бусики, купленные на выданные матушкой деньги. Я — старательно пряча улыбку на случайных прохожих и воронах по обочинам и Любоня, задумчиво вздыхающая, в новых сережках с жемчужинами на листиках и в таком же колечке. Наконец, подруга моя не выдержала:

— Мне этот «подарок» гораздо более люб, но, все ж, как-то нехорошо вышло. Хотя…

— Хотя, деньги немалые жениху своему сберегла и сама верных съуроков(1) избежала, — с готовностью вступила я в ожидаемый разговор. — К тому ж…

— К чему ж? — скривилась на меня совестливая подружка.

— Ольбег же тебе сам велел выбрать то, «на что глаз упадет». А он как раз и упал из твоих трясущихся рук вот на эти сережки, которые в тот момент на прилавке лежали.

— Глаз?

— Ну, да. А кто ж знал, что глаз этот «Христовым» окажется? Про то твой жених не уточнял. Или уточнял?

— Не-ет, — не выдержав, прыснула Любоня, увлекая и меня за собой…

Воду я люблю. И шумную, в маленьких радугах, живущих на каждом из речных порогов, и смирную, как на нашем Купавном озере. Да любую ее люблю, но, только не грязную. Грязь для воды, как болезнь для живого существа. Она, даже если и на дне осядет, все равно в любой момент о себе напомнить может, как батюшка Угост говорит, «встряской». А вот Козочка была «больна». Уже шесть лет. Еще одна причина, по которой я Ольбега не жалую (кроме той, что он мужского рода, с липким взглядом вечно припухших глаз и скоро с подругой меня разлучит). Потому как из-за его «породных разработок» наша вертлявая речка несла сейчас в своих водах песочную муть с прочими донными шлаками. Да еще ни куда-нибудь, а в Купавное озеро.

Особенно отчетливо эта безобразная картина была видна мне сейчас, с самой середины узкого, на ширину полутора подвод, дощатого моста, перекинутого через Козочку в миле от новой Букоши и на тракте, ведущем к нашей веси и дальше на юг вдоль Рудных гор. Еще одно «новое веяние» — новый мост. Старый, правда трухлявый, но, еще вполне себе действенный, обвалили вскоре после начала рудокопной канители. А новый был построен уже ближе к прииску и исключительно на деньги его хозяина, а, значит, и проезд (проход) по нему являлся исключительно же платным. Мало того, с обязательным личным досмотром (а вдруг кто камушки неучтенные заныкал?). Обычно, этим делом специально нанятый маг занимался. «Просвечивал» своим магическим взглядом, особо никого в пути не задерживая, и зевал себе в кулак. Но, сегодня его явно на мосту не наблюдалось. Зато наблюдался большой затор. Причем, довольно длительный. Причиной ему стали несколько груженых подвод, досмотр коих в сложившихся обстоятельствах требовал большой тщательности. «Тщательность» эту уже протащили мимо меня в сторону охранной будки в двух объемных бутылях и одной, накрытой полотенцем корзине, но, заметных подвижек что-то не наблюдалось.

Пеший же народ в это время заметно скучал, развлекая себя в ожидании поднятия шлагбаума, кто на что горазд. Кумушки из нашей веси трещали сбоку от меня языками, добавляя к грязи в реке еще и свою от семечек шелуху. Старик, явно блаженного вида что-то напевал себе под нос, беззаботно подставив лицо солнцу, а двое мужчин, как раз, напротив, о чем-то в полголоса перепирались. Один из них, коренастый, с короткими седыми волосами и ершистой щетиной на всю физиономию все время хватался за поводья примотанного к перилам коня и делал при этом отмашистый жест рукой. А второй, стоящий ко мне спиной, в кожаном жилете на голых прямых плечах ему не менее азартно парировал, правда, без жестов. Но, зато, то и дело, запуская пальцы в темные до плеч волосы. Я сначала тоже, ради собственного развлечения, пыталась прислушаться то к кумушкам, то к песне старца. А потом и к горячему спору. Но, скоро мне вся эта чужая жизнь наскучила, и я вновь развернулась лицом к бегущей воде, подтолкнув мысли собственные за ней следом…

И ведь как они тут же понеслись. Прямо до дома Любониного. Правда, ее самой сейчас там не было. Хотя, если я здесь еще поторчу, то, возможно и она подкатит на жениховском рыдване с Галочкой рядом и Русаном сбоку… Русаном… Давно я такого яркого и чистого света не видала, какой эту грустную парочку друг к другу тянул, переплетая их сияния. И хоть мужиков в принципе недолюбливала, но, не осознать сейчас не могла — грид этот всяко лучше «липкого» богатея Ольбега. Тем более, если любят они с подружкой друг друга, пусть и тихой любовью, от самих себя сберегаемой. Ну, да жемчужины вам в помощь. Ведь, в них теперь часть Русановой души. А, значит, вместе они неразлучно. «Что же дальше будет… Что будет…», —